Глава Центра стратегических разработок (ЦСР), экс-министр финансов Алексей Кудрин в преддверии основного дня Российского инвестиционного форума Сочи — 2018 рассказал в интервью ТАСС, что даст населению цифровизация экономики, какими темпами будет расти нефть и почему потенциал роста экономики все еще остается низким.

— Алексей Леонидович, какие темы, на ваш взгляд, являются ключевыми на форуме?

— Форум в Сочи — это по традиции в первую очередь инвестиционный форум. Поэтому очень много посвящено обсуждению инвестиционных проектов различных регионов. В целом большое участие принимает бизнес, который присматривается к этим проектам. Так что я думаю, что сегодня будут обсуждаться вопросы, которые будут определять историю инвестиций или их успех в ближайшие лет десять или даже дольше. Во-первых, это технологическая революция. Этому будет посвящено много времени на форуме, особенно вопросу цифровизации.

Следующая тема, которая постепенно становится чуть ли не основной, — это государственное управление, качество государственного управления и возможность его перестройки. Будет несколько панелей на эту тему, в том числе цифровизация государственного управления. ЦСР представляет свою программу — государство как платформа, которая сумеет сократить количество контактов с населением через то, что просто упростит и уберет чиновников со многих направлений, даст возможность принимать решения, позволяющие какие-то вещи осуществлять населению и бизнесу с меньшим количеством чиновников. Поэтому государственное управление — важный момент.

Уже обсуждались серьезные панели на молодежном дне форума о предпринимательстве. Разговоры о предпринимательстве сегодня веление времени. Нам в России не хватает мощи предпринимательства. Могут быть отличные идеи, могут быть специалисты, но если это не реализуется в масштабные проекты, а также в малые и средние, то мы не будем иметь того экономического роста.

— Вы сказали про цифровизацию госуправления и повышение его эффективности. Не проводил ли ЦСР оценки, когда можно будет увидеть первые результаты этой работы?

— Сама реформа управления и цифровизация очень сильно связаны. Хотя нынешняя программа "Цифровая экономика" у нас пока не включает раздел "госуправление", что является большим недостатком. Но сейчас уже подготовлено предложение о том, чтобы разработать такой раздел.

— Кто в правительстве возьмет на себя роль автора раздела?

— Сейчас обсуждается между различными министерствами, кто из министерств станет ключевым разработчиком. Возможно, Минэкономразвития или еще кто-то встанет во главе этого процесса. Но цифровизация просчитывается нами прежде всего в сфере госуправления, мы, безусловно, видим оценки ситуации по экономике. Конечно, она существенно должна поднять производительность. Новая модель управления и цифровизации, на мой взгляд, сократит за шесть лет на треть численность чиновников в стране. Вопрос — какое решение будет окончательно принято, растянут ли этот процесс, как быстро он будет запущен.

— Какую экономию федеральному бюджету принесет такое сокращение штата чиновников?

— Экономия бюджета не будет большой, потому что дело даже не в зарплате чиновников. Больше будет тратиться на технологические решения. В ближайшие шесть лет цифровизация будет связана с большими расходами на новые технологии, создание баз данных, соединение всех этих архитектур технологических. Это вообще недешевое дело. Государство может и не выиграть с точки зрения денег, но выиграет бизнес. Для бизнеса это ускорит ряд процессов в два, в три раза, а по решению некоторых задач — и в десять раз. Все будет поставлено на алгоритмы, сделано более типовыми историями.

Например, Сбербанк сегодня выпустил типовые проекты договоров, которые бизнес может использовать и дальше, как конструктор, из них собирать нужное. Так вот, государство должно пойти по этому же пути и упростить целый ряд документов, которые нужно заполнять, по которым нужно отчитываться. И сегодня это все можно переводить в алгоритмы, и сократится время для бизнеса прежде всего, и для населения. Я уверен, что в ближайшие шесть лет население наконец почувствует, что государство все меньше и меньше мешает, быстрее и быстрее работает. Все крутится.

— Сейчас активно обсуждается такая тема, как инфраструктурная ипотека и создание Фонда инфраструктурных инвестиций. Как вы относитесь к идее создать фонд? Нужен ли нам еще один фонд, тем более что там все равно будут бюджетные деньги?

— Такой опыт есть в некоторых странах, но не во многих. Идет речь о том, что это, по сути, государственный фонд, который не за счет текущего бюджетного финансирования осуществляет проекты по даже общественной инфраструктуре или инфраструктуре общего пользования, а за счет заимствований с рынка, пакетирования в проекты. И возврат по этим займам в конечном счете все равно должно государство осуществлять.

То есть тут речь о тех же самых дорогах общего пользования, не коммерческих, не платных, или другой какой-то инфраструктуре, даже строительство школ, даже оборудование комплексное каких-то поликлиник. Оно в принципе может осуществляться в рамках такого рода проектов и в рамках долгосрочного заимствования или кредитования со стороны рынка. Я хочу сказать, что это такой не общепринятый механизм финансирования. Вынесение этого в отдельный проект, я считаю, можно попробовать в определенных объемах, но я пока боюсь утверждать.

— Говорят, что Минфин против этой идеи. С чем связаны их опасения?

— Это, во-первых, вынесение дефицита и условных обязательств государства на другую компанию, где не Минфин определяет порядок такого заимствования, цели, порядок возврата. Получается, что Минфин теряет контроль над дефицитом.

— О каком масштабе финансирования может идти речь? Вы сказали, в небольших объемах это возможно.

— Я считаю, небольшие объемы — это 200 млрд в год, большие — это больше 500 млрд рублей.

— А вы сами как относитесь к этой идее?

— В принципе, когда государство заимствует на рынке, оно конкурирует с частным инвестором по кредитным ресурсам. Считается, что, когда государство наращивает заимствования, это может сдерживать частные инвестиции. И это всегда аргумент, в том числе Минэкономразвития, когда мы наращиваем дефицит бюджета. И например, я считаю, что нужно смягчить бюджетное правило, но получаю не только от Минфина опасения, но и от Минэкономразвития. При этом с другой стороны министерство говорит: "А вот через такой фонд можно". Вот это меня несколько озадачивает. Почему через прямое увеличение дефицита Минэкономразвития против, а через вот такой фонд — за?

Понятно почему, потому что Минэкономразвития отчасти заинтересовано в целевом использовании этого дефицита на инвестиции. В данном случае они считают, что это более целевые заимствования на инфраструктуру. Но в рамках подходов ЦСР мы считаем, что нам нужно увеличивать долю расходов на инфраструктуру, и для этого просто определиться и просто нарастить дефицит [федерального бюджета]. Мы продолжаем дискутировать на эту тему.

— Вы неоднократно выступали за смягчение бюджетного правила и изменения цены отсечения с $40 за баррель до $45. Возможен ли пересмотр правила в эту бюджетную трехлетку?

— Я считаю, что нужно смягчать. А вопрос "можно ли?" — решать правительству в новом составе.

— Показатели промышленного производства падали два месяца подряд, с чем связываете? Когда спад может прекратиться?

— Я думаю, что темп экономического роста останется в пределах 1,5–2%. Промышленность в некоторые месяцы будет отрицательной, но в целом по году все равно она будет положительной. Нынешний рост не столь уверенный, и вообще потенциал роста, даже в самом лучшем варианте, низкий. В 2017 году мы росли в соответствии со своим потенциалом. Почему потенциал такой низкий? Потому что у нас накопились крупные структурные диспропорции и проблемы, которые нужно решать структурными же реформами. Если у нас в стране мало желающих открыть свой бизнес, предпринимателей — боятся, не имеют опыта, не научены, — то это тоже структурная проблема. С таким низким потенциалом желания открыть свой бизнес у нас ничего в стране по-крупному не будет происходить. Слабое знание современных технологий и умение их применять и внедрять — это тоже структурная проблема. Нам нужно создать центр компетенции, обучить, сделать в какой-то степени это неизбежным, нарастить конкуренцию.

Слабая конкуренция — это тоже структурная проблема, так как она не стимулирует. Вот неумение, низкий горизонт планирования, слабые институты — это тоже все проблемы. Оказывается, если все это собрать, то у нас очень слабый потенциал роста. Вот почему нужно создавать, наращивать, укреплять много институтов, которые бы этот бизнес продвигали, там была бы достаточно квалифицированная рабочая сила, качественная инфраструктура. У нас вообще впервые такой низкий отскок после кризиса. После кризиса [19]98 года у нас отскок был 10% ВВП, после 2008 и 2009 годов отскок был 4,3%, сейчас — всего 1,5%. Кстати, цена на нефть не самая низкая сейчас, поэтому мы могли бы ждать чего-то большего. Это вообще очень тревожный сигнал. Структурные проблемы накопились.

— Оказывают ли на экономический рост и его потенциал влияние антироссийские санкции?

— Санкции являются одним из сдерживающих факторов экономического роста. Они по совокупности нам мешают очень сильно. Я бы сказал так: санкции существенно меньше бы мешали, если бы мы все ожидали их снижения или хотя бы не увеличения. Но поскольку есть опасения усиления, это сдерживает инвестиции. 

— В каком диапазоне будет находиться цена на нефть в 2018 году, по вашему прогнозу?

— В этом году средняя цена нефти будет около $60, коридор от $60 до $70. Она и сохранится такой на ближайшие года три-четыре, но на более длительный период у нас есть риски и снижения, безусловно. Я это признаю, в этом смысле смягчение бюджетного правила я предлагаю всего на $5, и то не навсегда, а на ближайшие шесть лет.

— В течение какого периода есть риски снижения цены на нефть?

— Предсказать точно невозможно. Сейчас идет наращивание добычи сланцевой нефти. Сейчас очень мощно развиваются альтернативные источники. Они, я повторяю, в ближайшие пять лет еще не сыграют решающей роли, но в более длительной перспективе, десять лет и дальше, они сыграют свою роль. Например, автомобили в Японии на водородном топливе появились, в США эта программа идет уже лет 20, давно понятно, что водородное топливо возможно, но оно не было еще коммерчески выгодно. Сейчас мы подошли к черте, когда, скорее всего, водородное топливо станет коммерчески выгодно в ближайшие годы.

— В этом случае снижение цены может быть драматическим?

— Нет, оно будет тоже наращивать постепенно свой вес и долю. Как говорят специалисты, купленная машина все равно имеет свой возраст в шесть лет, то есть в ближайшие шесть лет будем ездить на "непродвинутых" машинах. Хотя мир быстрее меняется. Три года назад я говорил с одним известным экономистом о прогнозах цен на нефть, он сказал: "Tesla еще долго будет раскачиваться. Tesla дорогая, $60 тыс. первая партия, так что это все нескоро будет". А через две недели после разговора Tesla объявила о том, что стоимость их машины снижается до $35 тыс. Все быстро меняется.

Беседовали Лана Самарина и Дарья Карамышева