23 сентября главный внештатный специалист-трансплантолог Минздрава России, директор НМИЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В.И. Шумакова Сергей Готье отмечает свой 75-летний юбилей. Он был одним из тех, кто в 1990 году выполнил первую пересадку печени в СССР, а в 2007 году — первую в России родственную трансплантацию печени, в 2011 году — первую успешную трансплантацию комплекса "сердце-легкие". Также важной заслугой Готье является организация оказания трансплантационной помощи в РФ детям, которые ранее получали ее исключительно за рубежом.
В интервью ТАСС он рассказал о том, как изменилась российская трансплантология и какое влияние на эту область оказали пандемия коронавируса и санкции, введенные из-за специальной военной операции на Украине.
— Сергей Владимирович, один из поводов нашей встречи — ваш день рождения. Что вы можете назвать своим главным достижением в работе на сегодняшний день?
— Если все суммировать, то, наверное, главным результатом явилось то, что трансплантационная помощь в нашей стране перестала быть элитным видом помощи, возможным только в единичных медицинских учреждениях, которые располагают определенным уровнем оборудования и персонала. И вся работа наша была посвящена именно тиражированию технологий развития новых центров трансплантации на территории России. За последние 10–15 лет число центров, которые стали выполнять трансплантационные операции, лечить этих достаточно сложных пациентов, увеличилось вдвое. В России сейчас существует 65 таких центров.
— По вашему мнению, каким главным качеством должен обладать хороший хирург? Чего не хватает современным хирургам?
— Я думаю, современным хирургам хватает всего, важно, чтобы это все было правильно использовано. Наиболее эффективно использованы технологии, приборы, которых сейчас очень много, и возможности этих приборов. Что касается хирургии, я бы так сказал: каждый специалист, который занимается серьезной хирургией, жизнеспасающей, не должен создавать себе имидж рискового хирурга за счет риска для больного. Он должен понимать, что прежде всего больной должен быть защищен. И в этом, наверное, основа вообще отечественной хирургии. У нас ведь школа традиционная, она направлена прежде всего на отстаивание интересов пациента, а не собственной персоны в качестве эффективного и такого рискового парня, который рубит направо и налево.
— Мне кажется, в вашей профессии без риска не обойтись…
— Риск должен быть оправдан, он должен быть просчитан. Особенно если дело касается прижизненного донорства органов, когда донором становится здоровый человек, который идет на хирургическое вмешательство ради своего близкого человека. Мы отвечаем за этого донора. Наверное, ответственность эта должна восприниматься не чисто административно, а внутренне, от души идти. Поэтому к этим людям мы относимся особенно трепетно.
— В 1990 году вы были одним из тех, кто совершил первую трансплантацию печени в СССР. С тех пор прошло больше 30 лет. Как изменилась ситуация в трансплантологии в России с тех пор? И, может быть, что бы вам хотелось изменить?
— Трансплантация печени для хирурга, особенно взрослого, который уже много прошел, но еще не делал таких операций, — это очень престижный момент. Мы были первыми тогда, в 90-м году, а сейчас у нас в стране 30 центров обладают этой технологией. Но обладать технологией пересадки печени, чисто хирургической техникой — это не значит владеть трансплантацией печени как методом лечения пациентов. Команда, которая занимается этим видом хирургии, должна руководствоваться не только непосредственными результатами операции, но и дальнейшей судьбой пациентов. Она должна создать условия для длительного, благополучного, здорового выживания этих людей. Когда у команды, которая занимается трансплантацией печени, создается такой бэкграунд пациентов, которых они наблюдают много лет, — вот тогда это зрелая программа. Потому что выполнение одной или двух трансплантаций печени в год — это можно себе позволить, когда только начинаешь. Но дальше либо ты развиваешь это, либо бросаешь на корню. Потому что иначе хороших результатов, продуманных, надежных, выживания пациентов и их реабилитации мы не получим.
— Что же нужно сделать, чтобы стать передовым трансплантационным центром?
— Сама по себе трансплантация органов связана не только с трансплантацией как таковой, но и с общим уровнем медицины. Врачи других специальностей — терапевты, гастроэнтерологи — должны выявлять пациентов. Они должны знать, кому понадобится в ближайшее время трансплантация, не когда уже пациент начинает умирать и трансплантацию ему надо было сделать год назад. Любая трансплантационная программа — будь то почка, будь то сердце, будь то печень — связана не только с хирургией, а с организацией оказания данного вида помощи в регионе. Хирургия — это как бы вишенка на торте. И вот над этим вопросом мы работаем ежедневно. Во-первых, путем обучения врачей со всей страны в нашем центре. Во-вторых, регулярно ездим в регионы.
— Как в целом идет развитие трансплантационного дела в регионах? Насколько оно различается?
— Все зависит от уровня развития самого региона: в этом очень много особенностей, и приходится преодолевать очень многие нюансы, которые зависят и от подготовки специалистов, и от материально-технической базы, и от отношения к этому населения и т.д. И вот на подобную "революцию" в каждом субъекте уходит примерно год. Это значит, нам нужно подготовить специалистов, обучить их. Нужно, чтобы учреждения, в которых это все должно развиваться, были оборудованы соответствующим образом, получили лицензию.
— 1 сентября в России был запущен регистр доноров костного мозга и гемопоэтических стволовых клеток. Возможно ли создание такой системы для трансплантации органов?
— Регистр доноров костного мозга — это список людей, которые выразили свое желание и после обследования вносятся в регистр, чтобы в случае необходимости стать донором костного мозга. С трансплантацией органов совершенно другая ситуация. Регистр доноров, регистр органов, которые от этих доноров получают, регистр реципиентов, которым эти органы пересаживают, и результаты этих пересадок объединены в одну систему учета. Она имеет общий государственный масштаб, и все состоявшиеся трансплантации туда вносятся, включая и родственные.
— Что это за система?
— Это электронная база данных, куда вносятся данные о доноре, о реципиенте, о том органе, который ему пересаживается. Все это доступно для специалистов, которые пользуются этой системой. Это называется "Система учета донорских органов, доноров и реципиентов".
— Уже почти три года назад мир столкнулся с пандемией коронавирусной инфекции. Насколько она повлияла на ситуацию с трансплантологией в России?
— Не могу сказать, что не повлияла, конечно, повлияла. Многие больницы, которые до пандемии являлись источниками донорских органов, стали заниматься лечением тяжелых легочных поражений, связанных с ковидом, и выбыли из донорства. Соответственно, сократилось количество донорских органов и операций. То же самое можно сказать про ряд лечебных учреждений, которые выполняли трансплантационные вмешательства, но в условиях пандемии не могли уделять этому внимание — лечили пациентов с дыхательной недостаточностью. Конечно, это не могло не отразиться на общем числе трансплантаций. В 2020 году мы сделали на 400 операций меньше, чем в предыдущем. Но с удовлетворением могу сказать, что в 2021 году мы практически нагнали предыдущий темп и вышли почти на уровень 2019 года, который был лучшим по результативности, по количеству трансплантаций, выполненных на территории России. За два года пандемии мы сделали более 4 тыс. трансплантаций разных органов. В текущем году уже проведено 1 748 операций. Надеюсь, по итогам этого года будет сделано больше трансплантаций, чем до пандемии.
— Коронавирусная инфекция, как известно, может поражать все органы человека. Сказалась ли болезнь на самих донорах?
— Мы изучали и опыт наших зарубежных коллег, и собственный. Опыт пандемии показал, что передача коронавируса не происходит с донорскими органами. Но если мы говорим о трансплантации легких, то здесь, конечно, темп был сильно потерян во все мире, потому что именно легкие являлись мишенью для этого вируса. Соответственно, количество легочных доноров значительно снизилось.
— На сколько примерно?
— Раза в два.
— Это сказалось на летальности?
— Безусловно. Раз стало меньше донорских легких, значит, чаще стали умирать больные, не дождавшись операции. Так произошло и у нас, и во всем мире.
— У реципиентов донорских органов были ли какие-либо противопоказания или сложности в связи с перенесенной инфекцией?
— Наш институт — единственное в РФ учреждение, которому специально было поручено организовать стационар для лечения больных ковидом именно после трансплантации органов. И мы пролечили много пациентов, которые когда-то перенесли трансплантацию в различных центрах и заразились этой инфекцией. Особенности, конечно, есть. Не могу сказать, что эти пациенты сильно пострадали в массе своей от пандемии. Но тем не менее лечение каждого пациента требовало индивидуального подхода. Это зависит от того, какой орган пересажен, от уровня иммуносупрессии и так далее.
— Если говорить о вакцинации. Она может как-то негативно повлиять?
— Она не может повлиять негативно, она хорошо бы повлияла, если бы эта вакцинация была сделана вовремя. До того, как человеку пересадили орган. Мало того, мы настаиваем на том, чтобы наши пациенты вакцинировались по своему графику, через полгода, это очень важно.
— Повлияла ли специальная военная операция на Украине на проведение таких операций? Есть ли сложности с поставкой зарубежных препаратов и оборудования?
— Нет. У нас нет никаких сейчас проблем с этим. У нас есть оборудование и препараты в достаточном количестве, многие выпускаются на территории РФ. Так что тут проблем нет.
— А какая доля отечественных препаратов?
— Все те препараты, которые мы когда-то закупали за рубежом и сейчас закупаем, в принципе, почти все препараты имеют российские аналоги.
— То есть мы, по сути, не зависим от импортных препаратов?
— Нет.
— Участвует ли ваш центр в медицинском туризме?
— Да, медицинский туризм — это интересное направление, но его не следует путать с трансплантационным туризмом.
Трансплантационный туризм заключается в том, что человек из одной страны, где он не может получить трансплантационную помощь, приезжает в другую и получает там орган от гражданина той страны, тем самым та страна лишается шанса предоставить этот орган своему гражданину. Это общественно значимый негативный процесс, и мы, как и все мировое трансплантационное сообщество, категорически против использования нашего донорского ресурса для пересадки иностранцам. Но существует трансплантация от живого донора, в основном детям, к нам приезжают граждане из Средней Азии, Молдавии и других наших бывших республик, из Украины ехали иногда. Те, кому не могут сделать эти операции в своей стране, приезжают к нам. Но они приезжают со своим донором-родственником. Таким образом, мы участвуем в медицинском туризме. Это небольшой поток, но тем не менее мы выполняем эти функции.
— Проведение специальной военной операции сказалось на медицинском туризме?
— Нет. Из Средней Азии как ездили, так и едут.
— Какие вы видите перспективы для развития трансплантационного дела в РФ?
— Благоприятные. Мы должны развивать и развиваться, это процесс долгий и сложный. Нужно менять менталитет и воспитывать правильное отношение к посмертному донорству в стране — необходимо разъяснять, обучать, прежде всего работать с медицинским персоналом. К сожалению, далеко не во всех наших вузах преподаются основы донорства и трансплантации. Мы стараемся проводить обучающие мероприятия, встречаемся с ректорами медицинских вузов для того, чтобы студент, выходящий из медицинского вуза, вообще понимал, откуда берутся органы. Мало кто задумывается об этом.
— А как вы охарактеризовали бы отношение людей сейчас к посмертному донорству. Многие боятся?
— Мы с 1992 года работаем по презумпции согласия, как и многие страны. Если человек не отказывается от посмертного донорства при жизни, то он автоматически рассматривается как потенциальный донор. Такая система гуманна. Многие страны Европы ввели презумпцию согласия совсем недавно, потому что эффективность данной системы гораздо больше, чем презумпция испрошенного согласия, как, например, до последнего времени в Германии. Вот, например, у нас в Москве частота донорских изъятий — 23,7 на 1 млн населения в год, по данным 2021 года. А в Германии — 10,7. Германия совсем недавно перешла на презумпцию согласия. Также как Великобритания, Нидерланды. Например, в Испании, которая презумпцию согласия ввела давно уже, 40 доноров на 1 млн населения.
— Недавно вы анонсировали открытие программы трансплантации сердца в Волгоградской области, уже два реципиента были прооперированы. Как они себя чувствуют сейчас?
— Там все хорошо. Это, конечно, был прорыв. С момента открытия нашего филиала мы поставили задачу, что это должен быть центр, равный по возможностям нашему головному учреждению, то есть все технологии должны там воспроизводиться.
— А что планируете дальше в этом центре развивать?
— Вот это и планируем развивать. Одно дело "насажать" сердец, а другое дело их выходить и потом наблюдать. Для того чтобы правильно осуществлять наблюдение, вовремя проводить терапию, нужно еще иметь штат обученных сотрудников, которые будут это делать. Поэтому трансплантационный центр — это не одна хирургия, это комплексное учреждение, которое работает в основном с пациентами с пересаженными органами. Но хирург не может постоянно пересаживать сердце, просто каждый день этого не происходит. Поэтому кардиохирург должен иметь практику кардиохирургии. Также абдоминальный хирург, который пересаживает печень, когда печень эта есть, он должен иметь практику абдоминальной хирургии, он должен ориентироваться во всех органах, выполнять любые хирургические вмешательства, вообще не связанные с трансплантацией. И такая работа — она и является основой для освоения любых трансплантационных программ.
— Что бы вы могли в целом пожелать начинающим хирургам?
— Если у хирурга молодого есть нормальный учитель, который ему рассказывает, что не нужно делать, то ему уже повезло, ну и надо учиться дальше. Хирургия — это достаточно сложный процесс вхождения в специальность. И сразу со школьной скамьи полезть с ножом на человека — это неправильно. А принципы и прелесть именно трансплантационной хирургии — это то, что она происходит днем и ночью, в праздники и дни рождения, в Новый год, 8 Марта, нон-стоп. Если ты не готов к этому — sorry.
Беседовала Варвара Соболева