Спор акционеров банка "Восточный" привел к аресту руководителей Baring Vostok — старейшего инвестиционного фонда, имеющего 25-летний опыт работы в разных отраслях и с разными компаниями. Деловое сообщество и представители Baring Vostok заявляют, что это уголовное дело может привести к сокращению инвестиций. Другая сторона в этом противостоянии — российские акционеры банка "Восточный" — занимают в публичном поле гораздо менее активную позицию.
В первом большом интервью член совета директоров банка Шерзод Юсупов, по заявлению которого и было возбуждено уголовное дело, рассказал о деталях конфликта, объяснил, почему финансовый спор перешел в уголовную плоскость, и заявил, что у самого банка достаточная подушка безопасности. По просьбе Юсупова интервью выходит с сохранением максимального количества подробностей финансовых взаимоотношений двух групп акционеров банка.
— Вы стали причиной одного из самых громких событий в инвестиционном сообществе за последние годы, причем скорее негативного. Как вы к этому относитесь?
— У меня не было другого выбора. Как член совета директоров я несу ответственность за то, что происходит в банке. Если мне становится известно о фактах хищений, а я при этом бездействую, ответственность ложится на меня.
— По какой причине нельзя было инициировать разбирательство в арбитражном суде без уголовных дел и арестов?
— Повторюсь, в данном случае речь не о коммерческом споре акционеров, а о выявленных службой внутреннего аудита банка фактах хищения и мошенничества. Коммерческий спор с Baring Vostok мы ведем и продолжим вести в международном арбитраже, как прописано в наших акционерных документах, и обязательно доведем его до конца.
— Что за разбирательства в Лондонском суде и почему обсуждаемую сделку нельзя рассмотреть там же?
— Эта сделка — не предмет для арбитража, а банальное хищение средств из банка. К сожалению, я не могу комментировать другие детали этих разбирательств, процедура и все документы мне это прямо запрещают.
— Вы не считаете, что арест уважаемого в России зарубежного инвестора — это чрезмерно, особенно с учетом того, что их вина еще не доказана?
— Предположу, что такие резкие меры были вызваны какими-то обстоятельствами, которые стали известны следствию в ходе мероприятий, предпринятых после заявления. По сообщениям в СМИ, в офисе "Первого коллекторского бюро" (следователь в суде 15 февраля заявил, что, по мнению следствия, основатель инвестиционного фонда Baring Vostok Майкл Калви, заведомо зная о наличии у подконтрольного ему "Первого коллекторского бюро" (ПКБ) долга в размере 2,5 млрд рублей, организовал продажу его акций банку "Восточный" — прим. ТАСС) был обыск и выемка документов. Плюс, как об этом неоднократно писали СМИ, какие-то сведения предоставил бывший глава банка Алексей Кордичев. Видимо, все это в совокупности давало серьезные основания. Но на этот счет у меня столько же информации, сколько и у вас.
— Вы подали заявление в органы 7 февраля, и уже спустя неделю последовал арест. Почему именно в ФСБ и почему вашему заявлению был присвоен высокий приоритет?
— Я написал заявление в Следственный комитет и копию направил в ФСБ. Не могу комментировать приоритеты и скорость работы СК или ФСБ, я раньше никогда туда не обращался. Предположу, что если завтра вы или кто-то другой обратится туда по аналогичным фактам мошенничества в любом банке из числа топ-50, который фондируется вкладами физических лиц, а у нас их 170 млрд рублей, то этому будет уделено такое же внимание.
— Вы можете коротко описать вашу версию оспариваемой сделки?
— Есть факты. Банк в декабре 2015 года выдал компании, подконтрольной Baring Vostok, кредит на 2,6 млрд рублей. В феврале 2017 года фонд предложил погасить кредит акциями Люксембургского фонда IFTG классов C и D, выпущенными перед сделкой. Это миноритарный пакет, акции классов C и D составляют около 7% в капитале IFTG с учетом номинала выпущенных акций. Первым владельцем именно этих новых выпущенных акций была компания Balakus, аффилированная с фондом. Эта компания выкупила акции при размещении за $4,4 млн, и есть основания считать, что расходы на этот выкуп также компенсировались из банка.
Для рассмотрения сделки по отступному совету директоров банка была представлена информация о том, что фонд IFTG в основном владеет ликвидными ценными бумагами российских эмитентов (например, акции Московской биржи), и представлена убедительная оценка акций IFTG этих классов на сумму чуть больше 3 млрд рублей. Сделка у меня не вызвала возражений, и я проголосовал за.
Весной 2018 года аудитор банка сообщил, что акции IFTG переоценены и на самом деле стоят $3,5 тыс. из-за прямого ограничения, прописанного в уставе, касающегося любых выплат по этим акциям.
Акции выпускались за пару месяцев до сделки, то есть ограничения сознательно прописывались именно тогда. Ни о какой случайной или "технической" ошибке не может быть и речи
Еще раз подчеркну, что речь не о разногласиях в оценке самой IFTG, как ошибочно писали во многих СМИ. Речь о том, что, несмотря на успешность IFTG или ее чистых активов, владельцы этих акций могут рассчитывать только на несколько тысяч долларов.
После сообщения аудиторов мы получили заключение люксембургских юристов, которое подтвердило мнение аудиторов. За этим последовало внутреннее расследование самого банка.
В ходе расследования дополнительно выяснилось, что по фиктивному договору с компанией, аффилированной с ПКБ, из банка регулярно уходили суммы, предположительно на выплату процентов по этому кредиту, то есть он обслуживался за счет средств банка. После получения всей этой информации я составил заявление в СК
Теперь я понимаю, что мне нужно было предпринять сверхмеры и потребовать от банка дополнительный и независимый due diligence (оценка объекта инвестирования — прим. ТАСС) IFTG. Но тогда, признаюсь, мне было сложно даже представить, что такое возможно, учитывая репутацию фонда.
Должен заметить, что кроме этого кредита банк регулярно предоставлял кредиты ПКБ на выкуп проблемных розничных портфелей для коллекшна, но туда мы даже не смотрели, и надеюсь, что там состава преступления нет.
— Baring Vostok утверждают, что впоследствии ограничения были сняты, это не так?
— Впоследствии одни ограничения были сняты и заменены на другие. Новая схема стала результатом экстренных усилий, которые директора Baring Vostok предприняли после сообщения аудиторов об этой находке. Заранее оговорюсь, когда я упоминаю Baring Vostok, то имею в виду, конечно, конкретных людей, не фонд в целом. У меня нет оснований считать, что в этом был замешан или даже был осведомлен кто-то еще из Baring Vostok.
По новой схеме прямо прописанное ограничение $3,5 тыс. выплат по акциям заменялось на возможность получения доходов от продажи миноритарных пакетов акций пяти компаний. Эти акции нигде не торгуются, сама IFTG их оценила в 600–700 млн рублей. Пакеты миноритарные, то есть о ликвидности не может быть и речи. И сейчас в ходе очередного аудита банка называются цифры 200–300 млн рублей. Но дело даже не в этом. Даже если эти пакеты стоят этих денег, это попытка скрыть преступление. И 600 млн это не 3 млрд.
С учетом дальнейших событий стало понятно, что коллеги возмещать ущерб не планируют.
— Большинство тех, кто имел опыт работы с фондом, уже высказались в его поддержку. Почему только у вас сложился такой негативный опыт? Были ли у вас или у ваших партнеров раньше конфликты с партнерами по бизнесу?
— Я задавал себе этот вопрос. Задам встречный — сколько других компаний кроме "Восточного" и ПКБ вы знаете, где Baring Vostok был бы контролирующим акционером? Лично я — ни одной. Во всех остальных инвестициях фонд является миноритарием и не контролирует ситуацию. "Восточный" много раз называли неудачным вложением для фонда, банк терпел убытки, и фонд вынужденно стал контролирующим акционером.
Возможно, фонд хотел снизить убытки от этой инвестиции, а контроль развязывает руки. Правда, у меня потом родилось предположение, что средства выводились для участия в эмиссии банка. Она ведь была через несколько месяцев, в мае 2016 года. Эмиссия была объявлена как раз на похожую сумму — 3 млрд рублей. И то, что эмиссия будет необходима, было очевидно в декабре 2015 года, за этот год был рекордный убыток. В эмиссии, правда, в итоге наполовину поучаствовали мы — на 1,5 млрд рублей. Конечно, это только мои догадки.
Отвечая на второй ваш вопрос — у меня никогда не было ни с кем конфликтов. У других моих партнеров, насколько я знаю, тоже предпринимательских конфликтов никогда раньше не было.
— Кто еще является вашим партнером в банке?
— Это физическое лицо, предприниматель, с миноритарной долей. Хотя эта информация открытая, я бы не хотел называть имен. Кроме того, что он обеспокоен ценой эмиссии банка, которая у нас сейчас объявлена, он никак не участвует в конфликте и в деятельности банка, и мне не хотелось бы его вовлекать.
— В итоге причиной вашего акционерного спора стал кредит ПКБ? Кто его начал?
— Акционерный спор возник в феврале 2018 года — на пару месяцев раньше, чем стало известно об ограничениях по акциям IFTG. А его причиной стал отказ Baring Vostok исполнить свои обязательства по опциону, о котором мы договорились еще на старте нашего партнерства в 2016 году. Тогда мы определили базовые условия и этапы нашего стратегического партнерства: сначала участие в дополнительной эмиссии с получением 25% в капитале "Восточного", затем объединение с "Юниаструмом" и доведение суммарной доли моей и моих партнеров до 50%+1 в объединенном банке через договор колл-опциона.
Фонд на тот момент заявлял о том, что ему привычнее роль миноритарного акционера, который не участвует в активном управлении. Они декларировали полную готовность передать контроль. Но в феврале 2018 года, когда мы прислали нотис, Baring Vostok отказался исполнить опцион.
— Что стало причиной отказа фонда исполнить опцион? Одна из версий о причинах спора между акционерами "Восточного" упирается в активы банка "Юниаструм"...
— На мой взгляд, реальной причиной отказа фонда исполнить опцион стало то, что банк после периода убытков в 2018 году зафиксировал рекордную за свою историю прибыль по МСФО. Претензии же к нашим активам фонд сформулировал только спустя почти полтора года после слияния банков, в ответ на заявление наших юристов по неисполненному колл-опциону.
Действуя в правовом поле, они должны были сначала исполнить свои обязательства по колл-опциону и передать акции. А затем свои претензии, если они у них появились, отстаивать в суде, а не выключать факсы и в одностороннем порядке выходить из договора, в котором прямо прописан запрет на одностороннее расторжение
Такая тактика, по-моему, говорит сама за себя и выдает слабость их позиции. Причем я очень сомневаюсь, что Baring Vostok позволяет себе применять такие методы в странах Европы или в США, где ему важна репутация среди инвесторов. И хотя Россия является единственным источником доходов для фонда, здесь они репутацией дорожат явно меньше.
— Высказывались предположения, что в этом опционном соглашении были условия, которые вы не выполнили, и это стало формальной причиной отказа от исполнения.
— Это не так, опционное соглашение безусловное, там нет никаких обязательств с нашей стороны. Есть еще одно обстоятельство, из-за него я теперь считаю, что коллеги изначально не собирались исполнять опцион. Сразу после слияния на работу в банк по рекомендации из Baring Vostok приняли главу департамента внутреннего аудита. Где-то спустя год у председателя правления банка возник конфликт с ней, и ее хотели уволить. При увольнении она стала требовать выплаты серьезного вознаграждения, десятки миллионов, если не ошибаюсь. Менеджменту она сказала, что у акционеров были с ней какие-то договоренности.
Сначала я не придал значения этой ситуации. Позднее, когда я решил вникнуть, о каких договоренностях идет речь, в ходе встречи на двоих она признала, что коллеги из Baring Vostok при приеме на работу поставили ей определенные задачи и обещали серьезное вознаграждение за результат.
Задачи состояли в том, чтобы анализировать активы и сделки "Юниаструма", не афишируя свою работу. Она должна была найти любые сведения, компрометирующие акционеров "Юниаструма". Все, что ей удалось обнаружить, касалось этой пресловутой сделки с акциями в июне 2016 года. Если не знать деталей, она действительно может вызывать вопросы. Эта сделка и стала в дальнейшем центральной линией для претензий Baring Vostok. Но результат ее поисков коллег не удовлетворил, и в вознаграждении они ей отказали, тогда она стала его требовать с менеджмента банка.
Этого сотрудника взяли на работу в конце 2016 года — после подписания документов, но сразу перед непосредственным объединением, то есть договоренности искать компромат на нас у Baring Vostok с ней были задолго до возникновения конфликта.
У меня есть доказательства содержания нашего с ней разговора.
— Вопросы Baring Vostok вызвал объем кредитов "Юниаструма" связанным сторонам и другие инвестиции банка в такие компании.
— В банке "Юниаструм" на момент слияния не было никаких вложений в акции компаний, где акционером был я или другие акционеры. Если говорить про акции, то основная часть портфеля в "Юниаструме" были кредиты малому бизнесу, которые выдавались на стандартных условиях и не превышали 300 млн рублей. Около трети портфеля были кредиты среднему бизнесу — там размер риска на компанию выше, банк в ряде случаев заходил в акционерный капитал. Это было частью общей стратегии управления рисками в логике мезонинных сделок. Будучи акционером, банк получал дополнительные рычаги влияния на бизнес.
— Однако со многими из владельцев этих компаний вас связывают личные отношения...
— Я действительно познакомился с некоторыми из них в рамках "Клуба лидеров", но мне кажется неправильным называть это личными отношениями. Или тогда по этой логике можно сказать, что меня связывают личные отношения с несколькими сотнями предпринимателей в России, которые входят в "Клуб лидеров".
Некоторые из заемщиков "Юниаструма" рассматривались на предмет кредитования еще командой банка "Региональный кредит", я тоже являюсь его миноритарным акционером. Сейчас он переименован в Модульбанк.
Кредитные возможности "Регионального кредита" на тот момент были достаточно ограниченные, его корпоративный портфель на пике не превышал 3,5 млрд рублей. Поэтому я часто содействовал многим компаниям в нашем портфеле в привлечении финансирования от других банков, частных инвесторов, оказывал услуги финансового, управленческого консультирования. Результатом хороших партнерских взаимоотношений иногда становились договоренности о вхождении в бизнес. Так, с рядом компаний у меня были соглашения об опционах на покупку миноритарной доли. Опцион позволял купить долю по цене ниже рынка и по ряду пакетов по номинальной цене.
— Возвращаясь к вложениям "Юниаструм банка": у кого и по какой цене они приобретали бумаги? Претензии фонда касаются того, что эти акции приобретались по завышенной стоимости.
— Акции приобретались банком по рыночной стоимости. А если говорить о претензиях фонда, хочу подчеркнуть, что сделке слияния предшествовала взаимная процедура due diligence. И мне сложно поверить, что фонд, чья деятельность связана с прямыми инвестициями в непубличные компании, в ходе due diligence не способен был квалифицированно оценить стоимость таких акций. И затем у него заняло полтора года это сделать.
— Претензии фонда как раз в том, что эти акции были приобретены с нарушением ваших договоренностей, что выяснилось после слияния.
— Это не так, никакого нарушения договоренностей с нашей стороны не было. Часть вложений действительно была сделана незадолго до слияния, в июне 2016 года. И мы с коллегами это проговаривали. Почему тогда и долгое время потом это не вызывало претензий, а сейчас они появились, мне теперь понятно.
Когда мы подписали документы по слиянию в конце августа 2016 года, то есть спустя почти два месяца после этой сделки, между нами стали действовать процедуры переходного периода. В течение этого периода каждая из сторон должна была получать согласие от другой на все сделки выше 50 млн рублей. Переходный период действовал с момента подписания документов, то есть с августа 2016 года и до завершения юридических процедур по слиянию в феврале 2017 года. Мы неукоснительно соблюдали эти процедуры, хотя для "Юниаструма" как корпоративного банка это было непросто. Большая часть кредитных и гарантийных сделок тогда требовала согласования с фондом. Это часто занимало от нескольких дней до недель — в результате кредитование в те месяцы практически остановилось.
При этом со стороны "Восточного" за этот период мы не получили ни единого запроса на согласование. В ходе очередной проверки ЦБ в 2018 году стало известно, что в тот период "Восточный" выдал ряд крупных кредитов даже без уведомления, не то что обсуждения с нами
Один из этих кредитов привлек внимание исключительно из-за того, что недавно вышел в дефолт и требует создания резерва более 500 млн рублей. Мы не изучали, был ли там конфликт интересов, и даже не включали этот кейс в число наших денежных претензий — других хватает.
— Вы уверены, что все осуществлялось с ведома фонда? Разве не могли менеджеры действовать самостоятельно?
— Сомневаюсь. Тогда была острая ситуация. В банке только завершилась проверка ЦБ, и я видел, насколько глубоко директора фонда вникали в работу банка, проводили регулярные совещания с менеджментом и т.д.
— Вас не приглашали на эти совещания с менеджментом?
— До объединения у нас был очень ограниченный доступ только к той информации, которая выносилась на совет директоров.
— Хорошо, возвращаясь к акциям "Юниаструма": как определялась рыночная цена?
— Портфель акций, который был у "Юниаструма" на момент слияния, сформировался не одномоментно. Акции выкупались в разное время. Но если мы говорим о сделке, которая была незадолго до слияния, эти акции действительно выкупались у холдинговой компании банка Finvision (ранее называлась BOC Russia).
Я на днях уже комментировал эту сделку в СМИ, готов рассказать еще раз. С этими компаниями я и моя команда в разное время работали по привлечению финансирования и финансовому консультированию. В ходе сотрудничества мы договорились о том, что я получил ряд опционов на приобретение акций. Стоимость покупки по этим опционам была номинальной. Права по этим опционам я передал BOC Russia в обмен на долю в "Юниаструм банке". В дальнейшем BOC Russia реализовала опционы и продала эти пакеты "Юниаструм банку" по рыночной цене. Сумма этой сделки была около 1,5 млрд рублей. Могу сказать, что суммарная выручка этих компаний более 10 млрд рублей, среди них есть производство упаковки, инжиниринговая, транспортная компании и другие.
Как я уже говорил, факт заключения этих сделок мы с коллегами проговаривали за два месяца до подписания документов по слиянию.
— Зачем вообще нужно было делать эту продажу прямо перед слиянием? Не потому ли, что после слияния по этой стоимости вы их банку продать бы не смогли?
— Эта сделка была в общей логике управления корпоративным портфелем. Переговорный процесс занял около полугода, и завершение юридической подготовки пришлось на июнь 2016 года, она не приурочивалась к слиянию. Когда я говорю, что сделка была в общей логике управления корпоративным портфелем, я имею в виду несколько факторов. Первое: будучи акционером, банк получает дополнительные юридические рычаги воздействия на бизнес в негативном сценарии. Второе: банк как основной кредитор способствует созданию стоимости бизнеса и должен получать часть прироста этой стоимости в позитивном сценарии.
Здесь есть еще одна немаловажная деталь, о которой хотел сказать. По всем акциям, которые участвовали в этой сделке, были заключены договоры пут-опциона. То есть "Юниаструм" или банк-правопреемник, то есть "Восточный", могли продать эти акции обратно BOC Russia по той же самой цене в течение определенного периода. Все опционы, если не ошибаюсь, действовали в разное время в течение 2017 года. Опционы были предусмотрены на случай возражений против сделки со стороны ЦБ РФ, и по всем пакетам была предусмотрена возможность предъявить их к обратному выкупу. Однако "Юниаструм" прошел комплексную проверку Банка России перед слиянием, и мы объяснили логику этих вложений.
— Почему же, если у банка было право обратной продажи, а у ваших партнеров появились претензии, акции не были проданы обратно?
— Должен сказать, что я снизил свою вовлеченность в операционные вопросы вскоре после слияния. Как уже говорил, Baring Vostok занимали очень активную позицию в управлении, а менеджмент в принятии решений ориентировался на мнение мажоритарного акционера. И мнение это, как оказалось, состояло в том, что работа с малым и средним бизнесом банку сразу стала не интересна. В результате практически вся команда "Юниаструма", включая кредитных и риск-специалистов, была сокращена в течение одного-двух месяцев. Это более 1,1 тыс. человек. Для меня это решение было очень неприятным, мы рассчитывали, что будет более сбалансированный подход к оптимизации, помешать этому процессу я не мог. Решение дистанцироваться в дальнейшем было связано еще и с этим.
Уверен, что вместе с ушедшими сотрудниками ушло знание деталей различных сделок и вообще экспертиза в части корпоративного портфеля. А мотивации тех людей из команды "Юниаструма", которые остались — а это единицы, после таких масштабных сокращений было недостаточно, чтобы в это вникать.
— То есть про пут-опционы просто забыли? Но вы же о них помнили?
— Все вопросы управления бизнесом и кадровые вопросы находились в руках коллег из Baring Vostok, я не считал себя обязанным вникать в какие-то отдельные ситуации и напоминать о чем-то.
— Вы сказали, "Юниаструм" прошел проверку ЦБ перед слиянием. Результатом проверки стало предписание на почти 10 млрд рублей?
— Результатом проверки действительно было предписание, но сумма была меньше 6 млрд рублей, и основную долю в ней составляло требование снизить стоимость земельного участка на балансе банка.
Поясню. На баланс "Юниаструма" в ходе взыскания по одному из проблемных кредитов поступил крупный земельный участок в Подмосковье. На балансе он был учтен в соответствии со своей кадастровой стоимостью. Именно исходя из кадастровой стоимости банк уплачивает налог на землю, а это сотни миллионов ежегодно. У Банка России вызвала сомнения стоимость участка, и в ходе обсуждения результатов проверки мы согласились ее скорректировать, сумма корректировки попала в предписание — это около 5 млрд рублей. Сейчас мы работаем над снижением кадастровой стоимости этой земли, но пока, насколько я знаю, еще платим земельный налог, исходя из стоимости выше той, по которой учитываем землю на балансе.
Кроме земли, мы тогда получили предписание по двум корпоративным кредитам на общую сумму где-то 1 млрд рублей.
— Хорошо, 6 млрд рублей это не десять, но тем не менее значительная сумма с учетом размеров "Юниаструма". Действительно ли слияние стало возможностью спасти банк?
— Если бы мы сливались с ВТБ, наверное, можно было бы рассуждать в терминах спасения.
На дату слияния запас "Юниаструма" до нарушения нормативов составлял 2,6 млрд, запас "Восточного" составлял около 600 млн. С учетом того, что "Восточный" раза в два больше "Юниаструма", такой запас был на грани фола
Такой низкий запас в "Восточном" был из-за его собственного акта проверки с досозданием на сумму около 10 млрд рублей, который он получил сразу после подписания документов по слиянию. Кстати, это, должен сказать, стало для нас очень неприятным сюрпризом. "Восточный" получил акт буквально через пару недель после того, как мы все подписали, тогда мы впервые узнали о размере проблемы. Не скажу, что мы не ожидали проблем, но размер нас удивил. Оценки партнеров из фонда, которые звучали в ходе переговоров, были раза в три меньше.
В принятии решений о вхождении в эмиссию мы в первую очередь ориентировались на цифры по МСФО, поэтому мы переварили эту информацию и пошли дальше. Правда, и в отчетности МСФО нас потом ждал очень неприятный сюрприз. Но если говорить про все сюрпризы, нам не хватит времени. Эпизодов, которые дискредитировали репутацию коллег в наших глазах, значительно больше.
— Если говорить про проверку прошлого года — банк опять получил предписание о досоздании резервов по портфелю и активам, унаследованным от "Юниаструма". Можете прокомментировать?
— Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, еще немного сухих фактов. Весь 2017 год после слияния банк занимался только тем, что выполнял предписание, так или иначе связанное с розничными кредитами "Восточного". Я уже упоминал, там была проблема на 10 млрд рублей. На это уходила вся прибыль банка. За 2017 год мы зарезервировали весь так называемый "технический сбой" в рознице.
"Технический сбой" — это то, что составляло основную часть предписания "Восточного", а на самом деле, как мы выяснили позже, это просто кодовое слово, придуманное коллегами из фонда для прикрытия банального искажения отчетности банка
— То есть, проверка "Восточного" в 2016 году вскрыла факт искажений в отчетности? Разве в таких случаях не наказывают акционеров?
— Проверка обнаружила некорректные данные в первичных выгрузках из системы и факт недосозданных резервов. Дело касалось нескольких тысяч кредитов, и банк объяснил это техническим сбоем в системах учета. Позднее нам стало известно, что искажение данных учета было инструментом по "надуванию" капитала.
Не знаю, придумал ли этот инструмент менеджмент или это был совместный креатив менеджмента и Baring Vostok, но то, что директора Baring Vostok знали об этой стратегии и санкционировали ее, я знаю наверняка
Мы об этом узнали уже после подписания документов, вынуждены были принять это как факт и, конечно, поставили строгий запрет на подобные действия в будущем. Естественно, решение именно этой проблемы было приоритизировано перед остальными.
Теперь — возвращаясь к проверке 2018 года. Так как проблемы в рознице мы расчищали весь 2017 год, и новых инструментов после этого не применялось, последняя проверка не выявила существенных отклонений в резервах по рознице.
Я подтверждаю, что существенную долю в последнем предписании занимают резервы по корпоративным кредитам и акциям. Но я не согласен с тем, что это только активы, которые унаследованы от "Юниаструма". Например, более 3 млрд рублей — это резерв по акциям IFTG.
— Но остальная сумма в предписании все же связана с активами "Юниаструма"?
— В основном — да. Но я не зря упоминал о том, что портфель "Юниаструма" прошел проверку Банка России перед слиянием. И если вы думаете, что проверка была быстрой и поверхностной, то ошибаетесь. В банке долго работали несколько команд из Банка России и проверку продлевали два раза. Тогда результатом было предписание досоздать около 1 млрд рублей резервов по корпоративным кредитам и корректировка по земле, о которой я говорил. Как спустя всего 1,5 года этот же самый портфель мог стать настолько хуже?
— У вас есть объяснение?
— Я это связываю с тем, что управлять этим портфелем стали люди, которые до этого выдавали розничные кредиты со средним чеком 100–130 тыс. рублей. Команда, которая владела нужной экспертизой, как я уже говорил, была сокращена.
Оставшиеся сотрудники "Юниаструма" в основном сфокусированы на гарантийном бизнесе — это единственное из направлений работы с МСБ, которые мы успешно сохранили и сейчас в нем третьи после Сбербанка и ВТБ.
Более того, до слияния наш портфель кредитов МСБ с мелкими чеками, то есть кредиты менее 300 млн рублей, был рейтингован для сделки секьюритизации, которую мы практически реализовали прямо перед слиянием. Это была бы одна из пилотных сделок секьюритизации кредитов малому и среднему бизнесу на российском рынке. Неипотечная секьюритизация, наверное, самый сложный в реализации источник фондирования на банковском рынке, и подготовка к сделке стоила огромных усилий команде "Юниаструма". Но из-за противодействия коллег из фонда, к сожалению, мы ее вынуждены были развернуть.
— Почему они были против?
— Она была на 1–2% дороже, чем вклады. Вклады физлиц — это короткие деньги, и "Восточный" на момент слияния почти на 100% фондировался за счет коротких вкладов населения. Мы же выступали за то, что в долгосрочной перспективе важна сбалансированная структура фондирования. Сделка секьюритизации нам позволила бы привлечь трех-четырехлетние деньги. Но временной горизонт коллег, видимо, короче, им это было неинтересно.
— Ясно, возвращаясь к корпоративным кредитам. Если говорить конкретно, то кредиты компаниям Вячеслава Зыкова и Алексея Бакулина проблемные? Они на просрочке?
— Это очень разные ситуации, и я бы их не объединял. В случае одной из компаний Вячеслава — действительно, его бизнес по производству консервов пострадал от совокупности внешних и внутренних факторов. При этом Вячеслав пошел навстречу банку и согласился консолидировать задолженность этой компании на другом своем бизнесе, который в результате теперь находится на пределе своих возможностей по обслуживанию долга и тратит весь операционный поток на проценты. Насколько мне известно, периодически компания не справляется, выходит на просрочку и требует реструктуризации по срокам.
С компанией Алексея Бакулина, Volgabus, ситуация совсем другая. Это исключительно успешный бизнес, компания выросла почти в три раза за пять лет. В 2016 году "Юниаструм" предоставил компании проектное финансирование для строительства нового современного производства автобусов во Владимирской области. Мы понимали потенциал и перспективы компании в связи с импортозамещением и верили в успех этого проекта. До слияния "Юниаструм" успел профинансировать первую очередь строительства. Затем менеджмент "Восточного" просто приостановил финансирование в нарушение всех договоренностей с заемщиком. Причиной, насколько мне известно, стало то, что коллеги из Baring Vostok хотели получить более широкие права участия в корпоративном управлении. Создать совет директоров и так далее, они это любят.
Эти переговоры с Volgabus длились более полугода, я от них периодически отключался и не знаю всех деталей. Пока шли переговоры, компания продолжала платить большие суммы процентов по выбранному уже кредиту за все то время, пока строительство было заморожено. В результате она вышла за свой инвестиционный бюджет и попросила увеличить кредитный лимит. Потом мы продолжили финансировать стройку, но до сих пор, если не ошибаюсь, согласовываем увеличение лимита. В итоге компания не может полноценно запустить новое производство. Это хороший пример того, как непрофессионализм банкиров иногда может погубить даже успешный бизнес.
— То есть вы на стороне компании?
— Я считал многие действия банка стратегической ошибкой в управлении кредитным риском. Таких примеров, кстати, два. Есть еще один инвестиционный кредит, где банк сразу после слияния приостановил финансирование, долго вел переговоры, а компания платила проценты. Ситуация один в один.
Все, что я хочу сказать, это то, что обе проверки Банка России были одинаково тщательные — и в 2016 году, и в прошлом, и портфель "Юниаструма" не стал вдруг резко хуже. Это результат управленческих ошибок банка, отдельных акционеров, и, в меньшей степени, макроэкономической ситуации.
— Банк "Восточный" получил предписание от ЦБ о досоздании резервов, банку сейчас нужна допэмиссия, которую вы объявили еще в начале 2018 года, но почему-то до сих пор не провели. С чем связана задержка?
— Я планировал участие в допэмиссии. Для этого в 2018 году был запущен процесс по продаже части акций Модульбанка. Об этом процессе знали в Baring Vostok, мы открыто сообщили об этом в ЦБ и попросили сдвинуть эмиссию на апрель 2019 года.
Модульбанк уже сейчас намного успешнее других банков работает с сегментом микро- и малого бизнеса, поэтому к сделке проявили серьезный интерес четыре интересанта. Но на завершающей стадии сбора обязывающих предложений в Модульбанк пришло письмо от миноритарного акционера "Восточного", опять же не буду называть фамилий, в котором один в один звучали претензии фонда к сделкам "Восточного" с Модульбанком. Это письмо отпугнуло большинство интересантов. Когда оно сыграло свою роль, письмо этим миноритарием было отозвано.
Остальных интересантов отпугнули звонки менеджеров Baring Vostok, где они в самом негативном свете говорили обо мне и моих партнерах и предостерегали против сделки. Кто-то, возможно, будет меня убеждать, что фонд просто действовал из честных соображений и предостерегал покупателей. Но они также звонили команде инвестиционного банка, убеждая остановить работу над сделкой
В декабре 2018 года мы вынуждены были остановить процесс по Модульбанку.
— То есть вы больше не планируете участие в эмиссии?
— Я работаю над альтернативными источниками финансирования, однако не могу быть твердо уверен, что смогу поучаствовать в эмиссии пропорционально своей доле. В этой ситуации для меня, а тем более для остальных миноритариев, которые вообще не планируют участвовать в эмиссии, ключевым становится вопрос цены размещения.
— Фонд готов инвестировать независимо от объема вашего участия? Будете ли вы противодействовать этому процессу?
— Я не сомневаюсь, что фонд готов инвестировать независимо от нас. Предположу, что план был именно такой — размыть других акционеров. Они это делали и раньше, например, в 2015 году с основателями банка, то есть тактика достаточно отработанная.
У нас довольно ограниченные возможности для противодействия этому процессу. Мы ведь проголосовали за эмиссию и одобрили номинально низкую цену размещения — 1 копейку. Правда, когда мы голосовали за эту цену, мы руководствовались нашим мировым соглашением, где четко указано, что эта цена действует только для паритетного участия в эмиссии обеих сторон 50 на 50. Сейчас мы понимаем, что фонд хочет воспользоваться этой ситуацией и планирует размыть остальных акционеров именно по этой номинальной цене.
Решение о цене размещения было принято советом директоров с нарушениями, поэтому мы в любом случае будем оспаривать эмиссию, если она состоится по этой цене. Мнение наших юристов — что с учетом акционерного соглашения наша позиция по этому вопросу достаточно сильная.
— Влияет ли текущий конфликт на работу банка "Восточный"?
— Вокруг банка сейчас может нагнетаться негативная информация, хотя для этого нет фундаментальных причин. Запас регуляторного капитала банка составляет около 10 млрд рублей на конец февраля. С учетом 10 млрд рублей органической прибыли, планируемой в этом году, банк будет в состоянии сформировать оставшиеся 13 млрд рублей резервов к доформированию по результатам проверки ЦБ. Ликвидность банка также в норме и оттока не наблюдается, кроме депозита ПКБ, который они на днях забрали из банка. Это на фоне заявлений представителей Baring Vostok "на публику", что они переживают за ликвидность банка. Но в целом на работу банка это не влияет.