Константин Богомолов обживает кабинет худрука Театра на Малой Бронной. На стене — доска, где фломастером расписаны грядущие премьеры и их даты. В шкафу — початая бутылка коньяка. Хозяин достает два бокала. Вот так: в одних театрах новые худруки вводят сухой закон, в других — гостеприимно наливают пятьдесят грамм…
— Похоже, ваш тезка Станиславский, он же — Алексеев, ошибся: театр теперь начинается не с вешалки, а со скандала.
— Почему?
— Год театра пока ассоциируется не с премьерами, а с тем, как старейший Волковский театр из Ярославля хотели присоединить к питерской Александринке, новый худрук МХАТ имени Горького Бояков не может поделить полномочия с президентом Татьяной Дорониной, а в театр "У Никитских ворот" вернулась главный свидетель по делу "Седьмой студии" Нина Масляева…
— Что делать? Видимо, современный театр лишь начинается с вешалки, а продолжается скандалом. Новое прочтение классики…
— Ваш, Константин, приход тоже внес лепту в модный тренд.
— Да я вроде бы пришел тихо-мирно.
— Только для этого прежний худрук Сергей Голомазов вынужден был проститься с Малой Бронной.
— Сергей Анатольевич ведь уходил не в пустоту, он возглавил Русский театр имени Чехова в Риге, и ему предстояло определиться, выбрать что-то одно. Невозможно работать в театре и отсутствовать в нем бо́льшую часть времени. Голомазов руководил на Малой Бронной с 2007 года и, видимо, захотел чего-то нового.
Но я не особо задумываюсь, что предшествовало моему приходу. Оцениваю сегодняшнее состояние дел в театре, смотрю репертуар, ближе знакомлюсь с труппой, провожу диагностику, опираясь в том числе на информацию о продаваемости билетов.
— И каков диагноз? Пациент серьезно болен?
— Организм находится, скажем так, в замороженном состоянии.
Но эта криокамера не омолаживает, а консервирует положение дел. Тут нет потенциала для возрождения и развития, происходит медленное умирание. Это кома, если говорить совсем откровенно и жестко
— И как собираетесь выводить труппу из коматозного состояния?
— Методика, по сути, всегда одна. Ее исповедовал мой учитель Олег Табаков. Видите на безымянном пальце кольцо, подаренное им после спектакля "Юбилей ювелира"? С чайкой и надписью МХТ, выложенной маленькими бриллиантами? Такое кольцо Олег Павлович заказал себе, а после премьеры "Юбилея" сделал еще одно для меня. Пока я работал в МХТ, периодически надевал его. Сказать по совести, я не очень люблю украшения. Когда ушел из Художественного театра, естественно, снял кольцо, оно лежало в коробочке.
А утром 1 августа, собираясь идти на сбор труппы, взял подарок учителя, надел на палец и с тех пор ношу. Кольцо как бы помогает мне. Не могу утверждать, но очень надеюсь, это так. Я суеверный человек… Так вот. Возвращаюсь к вопросу о коме. У Олега Павловича была простая метода: все трудности он преодолевал работой. И внешние кризисы, и личные переживания. Думаю, здесь, на Бронной, тоже надо впахивать. Это необходимо любому театру.
— Народ готов?
— Придется впрягаться. Иначе ничего не получится.
— У вас есть карт-бланш, как, скажем, в свое время у Кирилла Серебренникова, который, создавая "Гоголь-центр", зачистил большую часть старой труппы Театра Гоголя?
— У меня категорически иная ситуация: не могу никого увольнять и не собираюсь этого делать. Не считаю такое поведение правильным. Проще просить департамент культуры Москвы расформировать театр и создать на его месте новый.
Зачем приходить и начинать бесконечную череду свар? Я намерен оздоровить организм, а люди — его важнейшая, основная часть
— Но иногда ампутация — единственный способ спасения.
— Повторяю, мне интереснее лечить, а не резать. Пока вижу, что в театре было мало работы, актеры растренированы. Что я должен сделать? Загрузить их по максимуму.
Веду переговоры с режиссерами и драматургами, иду в РАТИ, договариваюсь с продюсерским факультетом, приглашаю на позицию линейных продюсеров студентов старших курсов. Они будут курировать каждый спектакль, а в дальнейшем могут стать помощниками режиссеров, которые у нас в дефиците. В театре нет видеоцеха, без чего сегодня невозможно работать. Прошу в департаменте культуры деньги на техническое обновление.
Строго говоря, здесь вообще нет денег, поэтому вынужден был создать фонд помощи театру имени Соломона Михоэлса, великого актера, с которого начиналась жизнь этого здания. Здесь находился ГОСЕТ — Государственный еврейский театр. Я договорился с внучкой Михоэлса Викторией Бишопс, она дала согласие, чтобы имя ее деда присвоили фонду. Под него встречаюсь с бизнесменами и прошу деньги. Никогда этим не занимался, а тут пришлось…
— Дают?
— Дают. Но я ведь прошу не для себя. Сразу объясняю, что фестиваля спектаклей Богомолова не будет, показываю программу, рассказываю о планах. Бизнесмены — люди конкретные, их убеждают имена режиссеров, названия пьес, которые собираемся ставить.
— Огласите весь список.
— Пока рано, но несколько фамилий назову. Максим Диденко, Олег Долин, Кирилл Вытоптов, Филипп Григорьян, для которого покупаем пьесу у артового драматурга Павла Пряжко. Его "Лунная масленица", по сути, русская "Синяя птица", чистый Метерлинк. Замечательный художник Андрей Бартенев будет делать спектакль в рамках задуманной мною программы "Большие режиссеры маленьким зрителям".
У нас ведь швах с постановками для детей, к этому часто относятся как к повинности. А я хочу, чтобы на такие спектакли приходили семьями и все получали кайф
В конце мая уже следующего года Иван Вырыпаев выпустит свою DreamWorks. Будет "Вишневый сад" Владислава Наставшева, латышского режиссера, который сегодня много работает и в Петербурге, и в Москве, в "Гоголь-центре", в частности.
— А как же вы, Константин?
— Буду делать "Покровские ворота". Михаил Козаков поставил пьесу Леонида Зорина в Театре на Малой Бронной до того, как снял знаменитый фильм. Мои родители дружили с Михал Михалычем, я тоже много с ним общался, приезжал в Израиль за полгода до его смерти, мы сидели, долго разговаривали. Спектакль "Покровские ворота" будет посвящением памяти Козакова.
Еще собираюсь ставить "Ифигению в Авлиде" Еврипида, где хочу задействовать замечательную Катю Дурову, которая имела мало достойной работы в театре. Клитемнестра — ее масштаб. А Ифигению сыграет Василиса Перелыгина, новая наша артистка. Она дочь выдающегося Сергея Перелыгина, который много лет играл на Малой Бронной. В том числе и в моем спектакле "Много шума из ничего". Когда Сергей трагически погиб, я отказался заменять его другим актером, и постановку сняли из репертуара, хотя спектакль номинировали на "Золотую маску", отметили премией "Чайка". "Много шума" увидел Олег Табаков и позвал меня в "Табакерку". Это было лет десять назад или чуть больше…
И тут, значит, Катя Дурова пришла ко мне и сказала, что дочь Перелыгина, которого я очень любил, окончила ВГИК и хочет работать со мной. Дескать, можете посмотреть? Я ответил: пускай приходит, но без всяких гарантий. Василиса Перелыгина сыграла одну из двух главных ролей в "Дылде" Кантемира Балагова, о чем я не знал, хотя фильм видел и он мне понравился. На титры как-то не обратил внимания. Правда, подумал, что лицо у девочки ужасно знакомое, глаза. Будто встречал ее, однако не помню где. И вот в дверь кабинета стучит Катя Дурова и говорит: "Пришла Василиса". Смотрю на нее и произношу: "Господи, это вы! Приходите 1 августа на сбор труппы, вы приняты". Она спросила: "А как же показаться?" Но я уже принял решение, "Дылда" меня убедила. Прекрасная талантливая молодая актриса теперь сыграет Ифигению. Будет еще масса интересного. Сейчас готовим ко Дню города концерт "Старые песни о Главной".
— Где в роли Главной выступит… кто?
— Москва, конечно. Будут не только Дунаевский и Хренников, но и те мелодии, которые редко звучат на официозных мероприятиях. Ретроконцерт из забытых песен — трогательных, нежных, тонких, лиричных.
— Вас попросили или это душевный порыв?
— Наш театр — столичное учреждение культуры, он обязан участвовать в городской активности. Потом у нас будет и Рождественский концерт.
— А вы поете?
— Нет, хотя, в принципе, могу. Один раз пришлось спеть с Дашей Мороз на сцене МХТ дуэт из "Ла-ла Ленда", но это исключение. После Нового года запланирован переезд во Дворец на Яузе, здесь у нас будет ремонт. Хотим провести 13 января капустник. К этому времени в зале уже должны снять зрительские кресла, и в таких декорациях устроим вечер "Старый Новый год на чемоданах", пригласим на него друзей из других театров.
— О ремонте вы знали до прихода сюда?
— Да, это было в плане. История чуть застопорилась, но департамент культуры смог ее подтолкнуть, за что ему отдельное спасибо.
— Не боитесь с переездом на Яузу потерять того немногочисленного зрителя, который есть сейчас на Малой Бронной?
— Рассчитываю, что хайп, связанный с моим приходом сюда, наоборот, привлечет дополнительную аудиторию. Люди хотя бы вспомнят, что есть такой театр.
Спокойно, даже хорошо отношусь к шумихе вокруг своего имени, если это идет на пользу. Я ведь не капитализирую персонально себя, пытаясь заработать на этом деньги, а концентрирую внимание на артовых вещах, которые делаю сам или приглашаю сделать коллег, а это сливки молодой, современной режиссуры
— Вы пока не объяснили, зачем вам понадобился театр. Чего вам не хватало?
— Люблю работать — это раз. Люблю максимально сложные вызовы — это два. Считаю, что давно созрел для менеджерской работы — это три. Продвигать себя я умею. Но многие ребята-режиссеры не обладают такими способностями. Им нужна помощь. Табаков был выдающимся актером и одновременно отличным менеджером. Он собирал под свое крыло все талантливое. И у меня есть схожая амбиция. Она даже сильнее желания самому делать крутые спектакли.
Хочу создать театр, где будет много классной энергии. Вот мой главный менеджерский вызов. Ведь в последние годы у меня был тяжелый кризис во взаимоотношениях с театром
— После расставания с МХТ?
— Еще на этапе работы над "Мушкетерами". Это 2015 год. За пару лет до смерти Олега Павловича. А к уходу из Художественного театра я внутренне готовился, чувствовал, что все это рухнет.
— Почему?
— Понимал: никто из тех, кто придет в МХТ после Табакова, кроме, может, Валерия Фокина, не оставит меня и мою команду в театре. Слишком она была сильная и успешная, чтобы терпеть под своей крышей. Мало худруков, способных на такое. Исключение, пожалуй, только Фокин. У него есть закваска.
— Но убрал-то вас Табаков.
— Вы имеете в виду "Карамазовых"? Да, я подал тогда заявление об уходе из-за конфликтов вокруг спектакля. Олег Павлович подписал. Это конец 2013-го. На Новый год мы созвонились, поздравили друг друга с праздником. Он произнес фразу, которую до сегодняшнего дня я публично не повторял. Табаков сказал: "Потерпи, Костя, это все бабы". Не буду расшифровывать.
— И все-таки? Зудина?
— Нет, с Мариной мы поддерживали отношения, она переживала из-за моего ухода. И Олег Павлович тоже... Уже в феврале 2014-го я зашел во МХТ, начал репетировать новую версию "Чайки". Табаков, Зудина, Сосновский, Хрипунов, Ворожцов — все участвовали. Другое дело, что энное количество дирекции МХТ со мной не здоровалось.
— Значит, Хенкина.
— Да, это Ольга Хенкина, многолетний помощник худрука МХТ. Человек сложный, с адским характером, но кто из нас ангел? Ольга Семеновна — умная, профессиональная, бесконечно влюбленная в театр. Безусловно, она останется в истории МХТ, для которого делала очень много. Как и для Олега Павловича.
У нас был сильный конфликт после "Карамазовых". Но в июле 2014-го Ольга Семеновна сама подошла и сказала: "Костя, возвращайтесь, нам плохо без вас". Олег Павлович в тот же вечер попросил сделать "Юбилей ювелира". Уже в августе мы начали репетировать, в феврале 2015-го сыграли премьеру. Я оформился на полставки в МХТ, а работал в "Ленкоме" по приглашению Марка Захарова. Не считал возможным резко уйти от Марка Анатольевича, хотя, конечно, МХТ для меня — родной дом. Я вернулся туда года через полтора и был помощником худрука вплоть до смерти Олега Павловича.
— Рассчитывали занять его место?
— Не рассчитывал, но хотел. Вокруг этого назначения шли большие интриги. Что-то я знал, однако не бегал в Минкульт или еще куда-то... Собственно, у меня и не было никаких отношений с министерством. Словом, за кресло худрука борьбу не вел, но считал себя достойным, способным унаследовать энергию Табакова, сохранить и приумножить ее. Счастлив, что появилась возможность доказать это здесь. Надеюсь, импульс табаковского жизнелюбия, желание быть лучшими, первыми, его бешеные амбиции перетекут сюда. По крайней мере, постараюсь все для этого сделать.
— А Константина Хабенского, самовыдвинувшегося на пост худрука МХТ, вы поддерживали?
— На мой взгляд, в сложившейся ситуации это была наиболее компромиссная фигура. Я уже знал, что в театр не придут ни Женя Миронов, ни Валерий Фокин.
— Театр возглавил Сергей Женовач, отказавшийся от ваших услуг.
— Мы расстались мирно, тихо. Считаю Сергея Васильевича большим, мощным, профессиональным режиссером. Другое дело, мне не кажется, что его энергетика соединяется с духом табаковского театра. В итоге происходит неизбежное переформатирование. МХТ был в расцвете силы, в прекрасной форме, и такая радикальная перестройка не логична. Но решение принято, ему нужно подчиниться. Это государственный театр. А время покажет, кто был прав. Искренне желаю Сергею Женовачу удачи.
— Вы сказали о кризисе в отношениях с театром. Что это было?
— Не знал, куда идти, что делать, как развиваться. В определенной степени это совпало с кризисом среднего возраста. Вдруг показалось: большая часть жизни пролетела, впереди осталось немного, а толком ничего не совершил. Оглядывался назад, и не хотелось жить. Тотальный минор, конец. Такое было состояние. А потом все прошло. В одно утро! Проснулся и понял, что я молод, полон сил… Будто выздоровел.
В юности было нечто похожее. В шестнадцать лет заболел корью. Скрутило очень сильно, прямо адски. Я бредил, лежал в постели в эйфорическом настроении и пел в забытьи какие-то песни. И вдруг температура резко упала. Встал с кровати мокрый от пота, пошатываясь, вышел из комнаты. Родители сидели и смотрели по телевизору пасхальную службу из храма. Уже была полночь. Перед ними на столе стояли бокалы с красным вином, лежал кулич. Я сказал: "Хочу попробовать". Помню, ел кулич, и в меня возвращалась жизнь.
И вот точно так же внезапно, как по щелчку пальцами, ушел кризис среднего возраста. А что касается отношений с театром, тут все было не столь резко, я вылечился через работу. Началось с "Бориса Годунова" в "Ленкоме". Потом был тяжелейший "Князь", которым очень горжусь, хотя он дался на пределе сил. И делал его долго, репетировал почти год. Появилось чувство, будто повторяюсь, стою на месте, не выруливаю на что-то новое, нет свободного дыхания. Потом дискомфорт исчез, и "Три сестры" в МХТ, "Слава" в БДТ прошли невероятно легко, даже испытал что-то вроде репетиционного счастья. Затем были съемки "Содержанок", непростой "Айфак" по Пелевину и новое счастье с "Преступлением и наказанием" в Приюте комедианта в Питере.
— Сериал про содержанок выбивается из общего ряда, не находите?
— Это профессиональный тренинг, в котором я нуждался. Скоро выйдет "Настя" по рассказу Сорокина, сейчас завершается цветокоррекция. Снял фильм еще два года назад, но очень долго монтировал. Это фестивальная история, арт-проект. А сериал стал мощной школой. Плюс работа с сильной, слаженной командой.
— Остаетесь на второй сезон "Содержанок"?
— В качестве шоураннера. Буду курировать кастинг, сценарий, контролировать, обозревать сверху. Как режиссер снимаю восьмисерийный фильм "Хороший человек" по мотивам истории об ангарском маньяке Попкове, который считал себя чистильщиком и убивал женщин по принципу "гулящая или нет".
— Какой канал заказал кино?
— Это для интернет-платформы, как и "Содержанки". Основной, самый крутой контент сейчас делается для Сети. Там гораздо меньше табу. Для телевидения ни снять, ни показать. Сплошные ограничения! Курить нельзя, рюмку водки выпить тоже. Тем более, выругаться с экрана. Многие элементарные человеческие действия на ТВ попадают под запрет.
— Когда собираетесь снимать?
— Процесс вовсю идет. Все можно делать в параллель. В октябре начну репетировать "Покровские ворота" и одновременно "Ифигению в Авлиде"...
— Вы еще про "Войну и мир" говорили.
— Это в планах на октябрь 2020-го, большой спектакль фактически на всю труппу.
— А у вас контракт на сколько?
— На три года. Надеюсь, к концу второго сезона войдем в обновленное здание и все будет хорошо.
— Вы просили театр? Напрямую к кому-то обращались?
— Это бесполезно. Но в последнее время неоднократно говорил в интервью, что готов и хотел бы. Поэтому проголосовал двумя руками, когда предложение наконец поступило.
— От кого?
— От тех, от кого и положено. От департамента культуры Москвы. Я пообещал возродить Театр на Малой Бронной.
— Это не было частью пакетного соглашения: Богомолов поддерживает Собянина, а Собянин — Богомолова?
— Слишком растянутое во времени соглашение, не находите? Доверенным лицом Сергея Семеновича я стал на выборах в сентябре прошлого года, а реально высказываться в поддержку начал еще месяцев за восемь-девять до того. Писал посты, что и почему мне нравится в Москве и делах мэра. После чего ко мне и обратились: "А вот мы читали… Не хотите ли приехать в штаб?" В тот момент я жил в полуподвальной служебной квартире МХТ в Леонтьевском переулке. Рядом с домом Станиславского. Мы разъехались с Дашей Мороз, моей бывшей женой, она делала ремонт в новой квартире и жила с нашей дочкой Аней на съемной.
Когда меня попросили из МХТ, я снял квартиру в Большом Гнездниковском переулке, где родился в 1975 году. Всегда мечтал там пожить, а тут, значит, случай подвернулся. Такая бытовая фигня. Рассказываю о ней, чтобы объяснить, почему писал посты, к примеру, про открытие нового чудесного продуктового магазинчика в соседнем доме. Я же помню, как при Лужкове все супермаркеты в центре Москвы переориентировались на люксовый сегмент, а обычные продмаги стремительно закрывались.
— Только не говорите, что ходите в "Пятерочку".
— Нет, не хожу. Но я искренне обрадовался, когда рядом появился небольшой частный магазинчик с вкусным свежим хлебом и прекрасными фермерскими продуктами. Он открылся на углу здания, выходящем на 31-ю школу, в которой я учился. Вот и написал что-то такое хорошее. Потом еще раз, другой… Ко мне и обратились от Собянина. Мол, если и дальше поддержите постами, будет приятно. Предложили встретиться с волонтерами, поговорить. Я сказал, что с удовольствием, без проблем. В тот момент репетировал в Питере "Славу" в БДТ. Вернулся в Москву и пришел в штаб.
— А что взамен?
— Мне ничего не платили, если вы об этом.
Кто-то, видимо, полагает, что со мной рассчитались театром. Фактически же я получил лишь много говна от славного Facebook-сообщества…
Как-то возникла смешная ситуация. Один из моих постов был о доме, на который выходили окна съемной квартиры, где жили Даша и Аня. Я приезжал, чтобы проведать ребенка, отвезти дочку куда-то. И каждый раз видел это мерзкое здание напротив. Какая-то тухлая отвратительная панелька.
— Это где?
— На Большой Пионерской. И вот я сделал пост о реновации, сослался на мнение знакомого архитектора, который считал, что эти уродства надо сносить. Опубликовал рассуждения, а вскоре знакомый журналист, с которым мы сидели в кафе, говорит: "Знаешь, у нас в редакции проводили расследование. Решили, что тебе дали готовый текст и фото дома. Ты ведь живешь в районе Тверской, а не в Замоскворечье. А потом тебя увидели там гуляющим с собакой".
Это была собака Даши, корги Варя. Представляете? Расследование! До какой степени маниакальности надо дойти, чтобы выяснять, сам ли режиссер Богомолов писал или ему помогли?
— Но это же не стало для вас сюрпризом? Ожидали подобного?
— С удовольствием к этому отношусь. Мне весело. Кроме того, если я не в толпе, не в стройном хоре яростных голосов, значит, все правильно.
— Но сейчас вы сторонник Собянина, а прежде столь же убежденно поддерживали Навального, выступали на митингах оппозиции.
— Было, не спорю. Но в 2000-м и 2004-м я голосовал за Путина, в 2008-м не ходил на выборы, в 2012-м выступил против, а в 2018-м снова стал "за". И не скрываю этого. Во мне произошла серьезная внутренняя эволюция, изменился взгляд на происходящее в стране.
— Под действием чего?
— Огромная сумма факторов. Огромная! Это долгий разговор. И сложный. Знаю, понимаю, вижу массу всяческих проблем — коррупционных, идеологических, культурных. Но при этом думаю, что в исторической перспективе все будет хорошо.
— У кого?
— У всех. У страны. Как сказать? Сейчас попробую сформулировать…То, что происходит на наших глазах, — это большой поток, а не воля одного человека.
— Не понял. Расшифруйте мысль.
— Мы наблюдаем глобальные перемены. Можно и нужно пытаться что-то перенаправить, изменить, но перед нами цивилизационный процесс, а не решение Путина, Собянина или кого-то еще. Вижу это, чувствую, хотя и не нахожу понимания в компаниях, в которых раньше варился.
— Многих потеряли?
— Очень! При этом не жалею ни об одной из потерь. Мне нечего стыдиться.
— Вы вот написали, что наблюдали за последними протестными акциями в Москве издалека, при этом осудили вышедших на улицы за кокетливое бунтарство.
— Тогда я отдыхал на Сардинии.
— Но после этого еще были митинги и, скажем так, прогулки по центру столицы, на которые вы не пошли.
— Да, не выходил и не выйду. Что из этого следует? А можно задам встречный вопрос? Давайте поиграем в такую игру… Мне нравится эта ситуация! Только не выключайте микрофон, пусть идет запись. Что, по-вашему, сейчас происходит между властью и людьми?
— Власть загоняет людей в рамки. Буквально и фигурально. А с народом надо разговаривать. И слушать его. Как минимум.
— Красиво сформулировано. Понимаю раздражение и желание эти рамки ломать. Но они кажутся мне вполне хрупкими, а возможный результат взламывания неочевидным.
— Что может заставить вас выйти на улицу?
— Политика — вряд ли. Если только она окрасится в какие-то запредельные тона. Сейчас этого нет. По крайней мере, для меня. В Бельгии люди собираются на огромные демонстрации из-за дела педофилов. Случись подобное в России, конечно, дома не останусь. Но, боюсь, из-за несчастного изнасилованного ребенка едва ли тут выйдут толпы. Хотел бы ошибиться…
— О другом спрошу. Наверняка слышали историю с арестом на восемь суток актера театра "Современник" Дмитрия Смолева, который изобразил под камеру пьяного автоинспектора.
— С обеих сторон оказались люди не очень адекватные. Зачем задерживать артиста? Напрасное. Но и актер заигрался.
— У вас в "Братья Карамазовых" есть сцена похлеще, когда двое полицейских исполняют эротический танец с дубинками.
— Давайте разделять художественное высказывание и сетевой ролик. Такое видео требует рамок, из которых будет понятно: это не документ и не провокация.
— Опять рамки?
— Послушайте, есть же определенные границы. Скажем, ходить голым по улице нельзя, а по сцене можно. Согласны?
— Делали это?
— Да, мои актеры пару раз обнажались.
— Кажется, вы тоже подавали пример, Константин?
— В "Машине Мюллер" у Серебренникова? Нет, полностью не раздевался, никогда не демонстрировал публике причиндалы. Возвращаясь же к ситуации со Смолевым, повторю: мне кажется, была некая взаимная дурь. И актерская, и силовиков.
— Как поступили бы, будь это ваш подопечный?
— Естественно, полез бы просить, договариваться. Так и Олег Павлович всегда делал. И меня выручал, а потом ругал за ошибки. Но с глазу на глаз, в кабинете. Защищал же всегда публично. Поэтому и набедокурившего я сначала вытащил бы, а потом сказал: "Дурак, впредь будь осторожнее". В цивилизованных странах воспитывают уважение к людям в форме, чья профессия — рисковать жизнью. Это обязательно.
— А ту садомазосцену с ментами, извините, с людьми в форме режиссер Богомолов сегодня оставил бы в "Карамазовых"?
— Убрал бы. По эстетическим соображениям. Она такая… сатирически глуповатая. Не шедевр, прямо скажем.
— Самоцензура?
— Нет. Точно нет! Конечно, это состояние мне знакомо, но значительно больше я самоцензурировался в 2013–2014 годах. Сегодня ощущаю себя гораздо свободнее. "Князя", самый радикальный свой спектакль, я сделал в 2015-м, когда был наиболее мощный прессинг.
— Желание эпатировать с возрастом уходит?
— У меня его и не было. Так мыслю, так себя вижу. Люблю жизнь и публичность. При этом я очень закрытый и одинокий человек. Две крайности. У меня нет друзей, например. Вообще.
— И не было?
— Никогда! Ни в школе, ни в университете, ни в ГИТИСе. Не испытываю потребности в подобном общении. Но при этом не могу без семьи и любви. Это для меня очень важно.
— Свадьба-то с Ксенией Анатольевной будет?
— Особо не комментирую личную жизнь. Хотел бы продолжать в том же духе. Она и так слишком на виду.
— Но вы же сами подливаете масла в огонь, через Instagram объясняясь Собчак в любви и провоцируя определенную реакцию аудитории.
— Это искреннее проявление чувств. А Сеть — один из каналов внешнего выражения того важного, о чем хочется иногда говорить, а иногда — кричать. Я публичный человек. Да, не все стоит выносить на обозрение толпы, но это не повод без конца хмурить брови, напуская на себя умный вид. Вот мама всегда учила, что отношения с женщиной будут долгими, если в них есть игра. Однако это не отменяет серьезности, правда? Все нужно делать по-настоящему, при этом жить легко, в радость. Жизнь — счастье, рай, она полна изменений, лукавства. Я про это, а не про занудство и страдания. Ненавижу пафос, прямо трясет от него. Чувство может умереть, если относиться к нему излишне серьезно. А прекрасный флирт не отрицает супружеской верности. Понимаете? Радость помогает жить, но не отменяет переживаний и потерь. Хотя я не могу долго печалиться, не в состоянии это делать. И ссориться подолгу не умею. Обычно все проистекает быстро и адски бурно, страстно. Еврейско-русско-цыганская кровь дает о себе знать…
— С метанием предметов?
— Ну, не настолько. Максимум — могу как-нибудь сгоряча шмякнуть телефон, разбить его. Это у меня регулярная история. Но и так постоянно бью их, роняя на пол. Никаких рукоприкладств, боже упаси. В жизни не тронул человека. Для меня это табуированная вещь.
— Зато вас потрогали.
— Да, как показали последние полгода, к моему лицу руками прикасались. Рассматриваю это как желание прикоснуться к прекрасному.
— Со стороны Максима Виторгана?
— Вряд ли уместно шутить на эту тему… Мне искренне понятна его боль, и я не в обиде. Хочется верить, когда-нибудь мы сможем нормально общаться. Повторяю, та история мне понятна. Сам я драться не умею. Надеюсь, никогда не научусь. Бывало, орал на репетициях на людей. И матом мог. Потом извинялся. Всегда, через очень короткое время, прошу прощения за несдержанность.
— А на вас голос повышают?
— В последний раз — во время учебы в ГИТИСе. Мастер курса Андрей Александрович Гончаров не стеснялся проявления эмоций, он был яростный безумец, страстный человек. Прямо отчаянный! Резал правду-матку в глаза. Я уходил рыдать на верхний ярус театра. Мы занимались у него в Маяковке. Даже собирался бросить институт от отчаяния. Все было. Но это мощная закалка характера…
— Гончаров действительно называл вас Носатым?
— Да, но прозвища ко мне не прилепляются… Обучение, оно ведь не в том, чтобы овладеть какими-то навыками, а в пребывании рядом с человеком, который питает тебя энергией. Это миметическая вещь, подражание. В качестве примера надо иметь крутых людей, чтобы стараться походить на них. Мне посчастливилось, у меня были Гончаров, Табаков, Захаров. В таком порядке.
— С Марком Анатольевичем расставались тяжело?
— Но потом помирились. Я приходил к нему с полгода назад. Вдруг захотелось. Заглянул к Марку Варшаверу, директору "Ленкома", поговорили по всяким сторонним делам, потом я спросил: "Марк Анатольевич в театре?" Да, говорит, в кабинете. Ну, я и зашел, честно сказал, что воспитывался на его работах и у меня груз лежит на сердце из-за того, что плохо простились. Захаров, кажется, все понял и принял. Во всяком случае, мы пожали друг другу руки и долго говорили обо всем. Он спрашивал меня о жизни. На этот раз расстались хорошо. Я не люблю ссориться с людьми.
— Дарья Мороз играла во многих ваших спектаклях, снималась в "Содержанках". Значит ли, что теперь место примы займет Ксения Собчак?
— В спектаклях она вряд ли будет играть. А в кино… На самом деле, считаю Ксению очень способным человеком. Вот честно, без дураков. Она разносторонняя, талантливая и амбициозная. Думаю, у нее многое еще впереди.
— Совместные планы есть? Творческие.
— Пока нет, но если бы Ксения захотела, с удовольствием поработал бы с ней как с актрисой.
— В театре?
— Говорю же, в кино. Все-таки театр — сфера специфическая. Здесь требуется иной подготовительный этап. Длительный.
— Но она уже играла на сцене Театра наций, кстати, у Филиппа Григоряна, которого вы позвали ставить "Лунную масленицу".
— Не видел этого спектакля. Не могу судить о том, чего не знаю.
— Зато я уже оценил ваш коньяк, Константин. Давно бутылку открыли?
— В июне, два месяца назад.
— Почти полная, не особо пьете.
— Для меня это основное средство борьбы со сном в неурочное время. Например, сегодня спал три часа. И с восьми утра на ногах. Дела, дела, дела… Раньше полуночи не освобожусь, а в полшестого утра у меня самолет в Ригу. Отвожу дочь на остаток каникул в Прибалтику. Оставлю и завтра же вернусь в Москву. Уже запланирована встреча в десять часов вечера. Чтобы не рухнуть в середине дня от бессилия, пятьдесят грамм коньяка — единственный способ… Допинг, чтобы не заснуть. Но никогда не пью, если предстоят репетиции, спектакли, серьезные деловые переговоры. Сегодня выходной, поэтому могу себе позволить. Вы ведь тоже не отказались от рюмки.
— Согласился.
— Тем более. Это не является преступлением.
— Значит, чем меньше условностей, тем лучше?
— Наоборот: чем их больше, тем правильнее. Создаются этические препоны, которые важны. Но важно не превращать условности в фетиш. Знаете, есть легендарная история, по-моему, о Вахтангове. Хотя, может, и вру, о ком-то другом великом.
Словом, однажды Вахтангов столкнулся у служебного подъезда с опаздывавшим на спектакль актером. Режиссер ненавидел любую непунктуальность, а тут взглянул на бежавшего мимо артиста и ничего не сказал. Евгения Богратионовича потом спросили: "Почему простили?" Он ответил: "Я видел его глаза". Понимаете? За любой жесткостью должна проглядываться человечность, а она не бывает спекулятивной. Это касается не только руководства театром, но и городом, государством. Видите, на какие глобальные обобщения мы в итоге вырулили?
— Культурные люди! Со Станиславского начали, Вахтанговым закончили, а в середине успели коньячку махнуть, Константин Юрьевич.
— А как иначе? Все в лучших национальных традициях…
— Тогда еще по рюмке?
— По последней. На посошок.
Беседовал Андрей Ванденко