Егор Ларин надевает маску и садится подальше от меня.
— Чтобы не заразить, — говорит он. — Мы же ходим к пациентам.
— Но вы же в специальных костюмах? — спрашиваю я.
— Ничего стопроцентного не бывает, а в медицине — тем более.
За последние три недели у Егора не было ни одного выходного, а спит он максимум по пять-шесть часов в сутки ("меньше нельзя, иммунитет снизится"). Егор — реаниматолог в больнице в Коммунарке, которая сегодня, наверное, известна по всей России. Каждый день он вместе с командой врачей спасает людей, зараженных коронавирусом.
"Мама сказала: "Постарайся попасть в реанимацию"
Егору 35. Когда ему было 13, его дедушка умер от рака. "Мне очень не понравилось отношение врачей, — рассказывает он. — Я не буду говорить, где он лежал, потому что надеюсь, что теперь там по-другому… Но у меня было столько досады и злобы — и это бросило зерно, захотелось что-то изменить".
Позже его впечатлил роман Джерома Сэлинджера "Над пропастью во ржи". "Стоять у пропасти и ловить детей, не давать им упасть… Мне показалось, что это похоже на медицину, — говорит он. — Сейчас я думаю, что это прежде всего про реанимацию".
Мама, бабушка и прабабушка Егора — врачи. И всегда говорили, что из него получится хороший медик. Но все шло к тому, чтобы он поступал на экономический в МГИМО — как папа. Егор сомневался. Пока однажды не поговорил с одноклассницей.
Она хотела в театральный, а ее все отговаривали. А я сказал: "Поступай, бросить всегда успеешь. Если послушаешь кого-то — будешь потом их обвинять. А так — сама решила, сама сделала"
Одноклассницу это как-то успокоило. Она спросила о планах Егора, и он признался, что сомневается и думает о медицинском. Она говорит: "Да, конечно, иди туда!" И я решил: "Значит, так и будет".
Когда у Егора была первая практика, мама сказала: "Постарайся попасть в реанимацию, там всегда нужны лишние руки, тебя научат всему". "Это было как первая любовь! — говорит Егор. — То есть первая — это медицина, но реанимация — первая осознанная. Там надо быстро принимать решения и есть что делать руками. Мне это подходит". Тогда же Егор познакомился с Денисом Проценко — анестезиологом-реаниматологом, ныне — главврачом клиники в Коммунарке. "Я пришел на стажировку к Денису медбратом, а он предложил мне стать волонтером и помогать в качестве врача". Выучившись, Егор вернулся в больницу уже реаниматологом.
Егор говорит, что работа в реанимации — это "как будто много маленьких роботов одновременно что-то собирают и чинят". Один поддерживает жизненные функции организма, второй разбирается с симптомами, третий — с причинами. Так целая команда врачей и медсестер ловит людей над пропастью.
Через десять лет такой работы Егор ушел в паллиатив — поработал сначала в хосписе в Некрасовке, затем — в Центре паллиативной помощи, который возглавляет Нюта Федермессер. А потом Нюта пригласила его медицинским экспертом в "Регион заботы" — проект, который она придумала и создала вместе с Общероссийским народным фронтом. Он организовывает паллиативную помощь в регионах, помогая самым уязвимым группам людей — от заключенных до обитателей психоневрологических интернатов. "Страну посмотрел", — смеется Егор. С "Регионом заботы" он ездит по России уже более года.
А три недели назад Егор увидел по телевизору интервью Дениса Проценко. "Рядом со мной сидел мой друг, он спросил: "А у вас принята мобилизация?" И я подумал, что это было бы правильно. И написал: "Если я нужен, я готов". Проценко ответил: "Приезжай, устраивайся". Так Егор включился в борьбу с коронавирусом.
"Это как велосипед"
Сейчас, наверное, все уже знают, как выглядят костюмы химической защиты (их называют противочумными) — белые комбинезоны, респираторы и очки. "Мне как очкарику в них ужасно неудобно: запотевают и линзы с диоптриями, и защитные, — говорит Егор. — А в самом костюме нормально, человек ко всему привыкает".
Егору такая защита не в новинку: он практиковал во время вспышек свиного и птичьего гриппа. "Но каждая инфекция течет по-своему, — говорит он. — Общая реакция на вирус сейчас другая, а об остальном я бы пока не стал делать выводы".
Обычно медики работают в защитных костюмах четыре часа подряд, "шесть — уже тяжело". Хорошо было бы делать короткие перерывы — выдохнуть и выпить чаю, — но костюм одноразовый. А если часто их менять — не напасешься. "Дело не в том, что нам их мало выдают, — просто они нужны по всему миру, и их стоит экономить", — объясняет Егор.
Известно, что китайские врачи в пик эпидемии надевали подгузники, чтобы не отвлекаться даже на туалет. Медикам в Коммунарке этого делать еще не приходилось (хочется, чтобы и не пришлось). Но у Егора такой опыт есть — в паллиативе при обучении врачам предлагают провести несколько часов в подгузнике, чтобы понять, как чувствуют себя их пациенты. "Походить в нем даже полчаса — это тяжело, жарко становится, — говорит он. — А уж если и костюм сверху!"
В реанимации есть пациенты в сознании. Егор говорит, что им особенно тяжело: "Сколько вы проведете времени в одной комнате, не выходя даже в туалет? Попробуйте. По сути, это карцер: лежите в кровати, не встать, не выйти". То есть это такая "самоизоляция" в десятой степени. Люди, правда, вокруг есть, но это врачи в белых костюмах, у которых даже лица не разглядишь. "Мы подписываем себя, чтобы они хотя бы могли нас идентифицировать", — говорит Егор. Телефонами пользоваться разрешают, но при выписке их не отдадут — забирать с собой вещи, побывавшие в "зараженной" зоне, нельзя.
Пациенты спрашивают: "Что со мной, что меня ждет, как же так? У меня коронавирус?" Ведь это не обязательно он, другие болезни не сошли со сцены. Но его боятся особенно — ведь это для нашего организма новое знакомство, и не самое приятное
Паллиатив и реанимация — это очень непохожие истории. В реанимации спасают, оказывают неотложную помощь. В паллиативе — снимают симптомы и делают все, чтобы повысить качество жизни. В реанимации все очень стремительно, в паллиативе — спокойнее. И переключиться с одного на другое, конечно, было непросто. Егор говорит, что сейчас все уже в порядке: "Это как велосипед — надо чуть-чуть освоиться".
Из реанимационных палат Коммунарки он едет в другие больницы — консультировать коллег. Коммунарка сейчас — самая известная московская клиника, где лечат пациентов с коронавирусом. Но вообще-то это делают и в других местах, и нагрузка там не меньше: "сейчас все мобилизуются", как говорит Егор. Поэтому врачи делятся друг с другом опытом.
А по дороге в машине он готовит новые программы обучения медиков паллиативной помощи для "Региона заботы" — команда проекта продолжает работать, но, как и многие, на время перешли в онлайн. "То есть по дороге с одной работы на другую вы работаете на третьей работе?" — уточняю я. "Ну, можно и так сказать", — улыбается Егор.
"Шашлыки подождут"
Врач говорит, что не боится заразиться: "Я не в группе риска. Если что, надеюсь, переболею в легкой форме". Думает, что если это случится, то потом, когда спадет напряжение: "Сейчас не время болеть".
Больше он волнуется за близких. Бабушку и дедушку еще до начала общей самоизоляции убеждал сидеть дома: "Им больше 80, оба инженеры, большие начальники. Они умеют очень логично спорить, и убедить их в чем-то — проблема". А жену и детей отправил на дачу, чтобы не было риска "принести" им вирус: "Мне тяжело это дается, но, слава богу, телефон и скайп есть".
Волноваться сейчас стоит за всех — несмотря на то, что большинство заразившихся выздоравливают, а в группе риска в основном пожилые люди с сопутствующими заболеваниями. С началом пандемии даже те, кто совсем "не в теме", узнали, что такое аппараты искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Наверняка вы читали в соцсетях, будто главная проблема — в том, что их может не хватить (поэтому General Motors заключила с властями США контракт на их производство, а Илон Маск закупил для Калифорнии более 1,2 тыс. аппаратов). На самом деле, если человеку хватило аппарата ИВЛ — это еще не значит, что с ним все будет хорошо.
"Поражение легочной ткани может привести к тому, что часть ее не восстановится, — говорит Егор. — В итоге нарушится газообмен, и человеку в будущем иногда будет нужен портативный кислородный концентратор. То есть в плохом варианте у пациента может быть инвалидизация по дыхательной недостаточности". Конечно, это именно "плохой вариант" — у большинства пациентов до ИВЛ даже не дойдет. Но Егор, как и все врачи сегодня, просит помнить: профилактика лучше лечения. И стараться не выходить из дома без необходимости.
"Если вам очень хочется пойти к друзьям… подумайте еще раз, пожалуйста, — говорит Егор. — Шашлыки — это не жизненно необходимо. Да, хочется, вы не представляете, как мне хочется поехать к семье на дачу! Но я не могу. И ничего страшного. Шашлыки подождут".
Бэлла Волкова