Доктрина, доведшая до Украины: о чем напомнил визит авианосца США в Эгейское море

Греческие коммунисты не желают видеть "Гарри Трумэна" в Эгейском море. На их взгляд, его появление там в нынешней ситуации чревато вовлечением их страны в боевые действия на Украине.

Конечно, в данном случае правильно писать, что греки не хотят видеть "Трумэн", поскольку речь идет об американском авианосце, пришедшем в район острова Лемнос для отправки истребителей в Румынию. Но у геополитики своя грамматика. Боевой корабль — овеществление доктрины, носящей то же имя и провозглашающей, по сути, готовность Америки устанавливать свои порядки за тысячи миль от собственных берегов.

Расчетливая "благотворительность"

75 лет назад, 12 марта 1947 года, 33-й президент США Гарри Трумэн произнес в Конгрессе речь с требованием выделить средства, чтобы не допустить роста влияния коммунистов и других левых сил в Греции и Турции. По существу, речь шла о прямом американском вмешательстве в чужие внутренние дела, но, как водится, облечено все было в красивые слова.

"Верю, что политика США должна заключаться в поддержке свободных народов, сопротивляющихся попыткам порабощения со стороны вооруженных меньшинств или под нажимом извне, — сказал хозяин Белого дома. — Верю, что мы должны помогать свободным народам самостоятельно определять свою судьбу. Верю, что нашу поддержку следует оказывать преимущественно в виде экономической и финансовой помощи, необходимой для экономической стабильности и упорядоченных политических процессов". 

Эти тезисы и стали позже восприниматься как квинтэссенция "доктрины Трумэна". А поскольку чуть ранее его главный внешнеполитический советник Дин Ачесон стращал законодателей рассказами о том, что коммунистов нельзя подпускать к руководству никогда и нигде, так как, дескать, от одного "гнилого яблока" гибнет вся тележка, задним числом к этому же эпизоду возводят и истоки так называемой теории домино в геополитике. Президент в своей речи упоминал, что "если не помочь Греции и Турции в сей судьбоносный час, то последствия будут далеко идущими как на Западе, так и на Востоке".

Кстати, по словам сегодняшних комментаторов, в те годы подобные высказывания на высшем уровне казались смелыми до радикализма. Трумэна даже упрекали за злоупотребление "риторикой". Он оправдывался: мол, сами лидеры законодателей просили его сделать акцент на угрозах, чтобы людей проняло. Судите сами, в какую сторону изменилась с тех пор не только политика, но и ее лексикон, если сейчас нам те же слова представляются вполне безобидными и даже пресными.

Как бы то ни было, непосредственную свою задачу президент США тогда решил. Немалые и по нынешним временам, а тогда просто астрономические деньги — $400 млн! — были выделены и сыграли свою роль. Греция и Турция остались в западном лагере, что, собственно, и требовалось их вашингтонским "благодетелям".

Истоки холодной войны

Более долгосрочные последствия также хорошо известны. В отношении Москвы, вчерашней союзницы Вашингтона по победоносной антигитлеровской коалиции, была взята на вооружение стратегия сдерживания. В ее рамках Запад принялся отгораживаться от СССР железным занавесом, а собственную подконтрольную территорию в Европе обустраивать с помощью финансово-экономического "плана Маршалла". В военно-политической сфере для проведения той же стратегии в 1949 году в американской столице была создана НАТО — Организация Североатлантического договора.

Поэтому в историографии с речью Трумэна, лежавшей в основе всех этих усилий, принято связывать начало холодной войны. Хотя еще годом ранее — 5 марта 1946 года — Уинстон Черчилль произнес другую речь: как раз о железном занавесе, опустившемся на Европу "от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике".

Это на самом деле тоже правильная точка отсчета. Просто надо помнить, что Черчилль на момент своего выступления уже не был премьер-министром Великобритании, а находился в США на отдыхе на правах почетного гостя. Свой текст, вошедший в анналы, он не случайно зачитал в Фултоне (штат Миссури), т.е. на родине Трумэна; кстати, и ездили они туда вместе.

Наконец, главным было то, что оба выступления отражали изменение расстановки сил в послевоенном мире, выдвижение Вашингтона на позиции безоговорочного лидера Запада в той же холодной войне. Черчилль говорил о "пике могущества" США, которые, между прочим, за восемь месяцев до этого в первый (и, будем надеяться, последний) раз в мировой истории применили ядерное оружие. Трумэн же напоминал Конгрессу, что Британия в силу собственных послевоенных острых финансово-экономических трудностей вынуждена была безотлагательно "сократить или свернуть свои обязательства в нескольких районах мира, включая Грецию". Своей речью он фактически выдвинул притязания США на глобальное доминирование, тогда как прежняя вашингтонская "доктрина Монро" ограничивалась пределами Западного полушария.

Неравноправный тандем

В целом Вашингтон и Лондон, безусловно, выступали тандемом. Задним числом высказывались даже предположения, что "полуофициальная" речь Черчилля, однозначно воспринятая в Москве как призыв Запада к войне против СССР и закреплению за англоязычными нациями роли вершителей судеб мира, могла быть своего рода пробным шаром, запущенным в интересах американского партнера.

Хотя я лично сомневаюсь, что Трумэн мог манипулировать Черчиллем, скорее наоборот. Американец хоть и был лишь на десять лет моложе британца, не шел с ним ни в какое сравнение ни по опыту государственного управления, ни по личному политическому весу и авторитету, ни тем более по ораторскому искусству. Он и сам прекрасно отдавал себе в этом отчет, о чем я еще скажу.

Другое дело, что Британская Империя, гордо именовавшая себя прежде "владычицей морей", к тому времени откровенно уступала свои позиции новому заокеанскому гегемону. И это Трумэн, разумеется, тоже прекрасно понимал. Ведь в той же своей доктринальной речи он, по сути, обозначил и пределы власти дряхлевшего британского суверена.

Кстати, слово "владычица" в заносчивой британской самоидентификации принято объяснять первой строчкой их патриотического гимна: Rule, Britannia! Мне же теперь вспоминается скорее жадная пушкинская старуха, возжелавшая быть владычицей морскою.

"Прямой в челюсть"

Если что и роднило реально Вашингтон с Лондоном, так это стремление к мировому господству и ненависть к тем, кто мог им помешать. Трумэн, например, гордился тем, что практически сразу после вступления на высший государственный пост крайне враждебно принял главу МИД СССР Вячеслава Молотова.

Президентом США Трумэн стал 12 апреля 1945 года в связи с внезапной кончиной предшественника — Франклина Делано Рузвельта (FDR). А уже 23 апреля в Белый дом для встречи с новым американским лидером приехал советский министр, до марта того же года именовавшийся наркомом.

По свидетельству сетевого канала History.com, "Трумэн тогда сразу накинулся на Молотова", утверждая, будто советское руководство не держит слова и нарушает свои обязательства. "По окончании тирады Трумэна Молотов возмущенно заявил, что с ним никогда еще не говорили в таком тоне; Трумэн парировал выпад, сказав, что надо держать слово, тогда с тобой и не будут так разговаривать, — указывается в публикации. — Молотов хлопнул дверью, а Трумэн был очень доволен собой и позже сказал приятелю, что встретил советского чиновника "прямым в челюсть". Президент был убежден, что только так жестко с коммунистами и можно разговаривать, и такой подход Америки к Советам стал доминирующим на раннем этапе холодной войны".

"Зигзаг удачи"

К моменту вступления на высший государственный пост в США Трумэн проработал в должности вице-президента всего 82 дня. В прежней жизни ничто его к подобному "зигзагу удачи" не готовило. Новая его политическая биография, написанная нью-йоркским журналистом Джеффри Фрэнком и вышедшая из печати 8 марта, озаглавлена "Испытания Гарри Трумэна: экстраординарное президентство ординарного человека".

Насколько заурядным был на самом деле 33-й президент США — вопрос открытый. Журнал New Yorker в рецензии на ту же книгу напоминает, что "в 1953 году, когда Трумэн съезжал из Белого дома, его рейтинг был ниже, чем у Дональда Трампа" в таких же обстоятельствах чуть более года назад. Но теперь историки "относят его к категории почти великих президентов, располагающихся в следующем ряду после Вашингтона, Линкольна и FDR".

Формально величия действительно ничто не предвещало. Трумэн не окончил не только университета, но и колледжа, до прихода в политику был фермером, владельцем галантерейного магазина и окружным судьей, а в 1934 году в 50-летнем возрасте добился избрания в Сенат США от своего захолустного штата. Да и сенатская карьера его запомнилась разве что борьбой за чистоту военных подрядов.

Поэтому, по свидетельству Фрэнка, Трумэн сам был поражен, когда на выборах 1944 года Рузвельт решил сделать его своим вице-президентом. По всем отзывам, этот "миссурийский компромисс" был результатом закулисной сделки в высшем руководстве Демпартии: другие претенденты казались либо слишком либеральными, как прежний напарник FDR Генри Уоллес, либо, наоборот, чересчур реакционными. А этот был "никакой", то есть не вызывавший особых возражений.

The Buck Stops Here

В итоге, заняв после смерти Рузвельта президентское кресло, Трумэн даже сам признавался друзьям, что должность для него "великовата". А пресс-корпусу при Белом доме он в свой первый рабочий день сказал: "Не знаю, молитесь ли вы, газетчики, вообще. Но если да, пожалуйста, помолитесь за меня".

И дальше он нередко не только словом, но и делом демонстрировал необычное для его статуса смирение. Например, сам счел целесообразным, чтобы план послевоенного восстановления Западной Европы носил имя не президента, а госсекретаря США Джорджа Маршалла. Поскольку сознавал, что имя популярного боевого генерала поможет провести эту очень недешевую программу через Конгресс. Теперь, кстати, европейские союзники Вашингтона предлагают составить новый "план Маршалла для восстановления Украины".

При всем том самая, наверное, известная цитата, связанная с именем Трумэна, гласит: The buck stops here. Табличку с этой надписью 33-й президент США держал на своем рабочем столе. Прямой смысл фразы из обихода картежников в том, что пасовать, передавать ход другому игроку дальше некуда.

А хозяин стола, по словам его биографов, понимал ее в том же духе, в каком у нас говорят о шапке Мономаха: что перекладывать ответственность ему не на кого, последнее слово — за ним.  По его собственным дневниковым записям, ему частенько казалось, что за тем же столом разом сидели как бы двое: один — обычный человек Гарри Трумэн, другой — президент США.

Кому как, а мне такое сознание ответственности за свои действия скорее нравится. Хотя Фрэнк, например, утверждает, что решение об атомной бомбежке Хиросимы и Нагасаки "на практике было принято за него", т.е. за Трумэна, другими. Самого же его якобы чуть ли не до смерти Рузвельта вообще держали в неведении о том, что у США имелось ядерное оружие.

Так или иначе, во всемирной истории он пока остается единственным лидером, который такое оружие применил. Это, конечно, мрачная страница его наследия, но целиком оно к ней не сводится. Весь тот миропорядок, который сложился по итогам Второй мировой войны, формировался при нем. И ключевые институты этого порядка — от ООН, МВФ и Всемирного банка до той же НАТО — оказались весьма устойчивыми.

Лишь теперь, практически у нас на глазах, Россия сражается за создание новой системы общей и неделимой безопасности. Да и то только потому, что та доктрина "ограниченного суверенитета" других стран, создание которой агитпроп США в свое время приписал советскому лидеру Леониду Брежневу, на самом деле и до, и после СССР навязывалась миру американцами. Трумэн, кстати, приложил к этому руку не только своей именной доктриной, но и тем, что при нем учреждались ныне действующие американские силовые структуры — от Министерства обороны и Комитета начальников штабов вооруженных сил до Совета национальной безопасности и ЦРУ.     

Чем Майдан лучше захвата Конгресса?

Хочется верить, что плодом нынешних российских усилий станет установление более справедливого и прочного мира. Но гарантий пока нет, а представление об устоях такого мира в Москве и Вашингтоне по-прежнему весьма различно, чтобы не сказать противоположно. И, конечно, едва ли не главный вопрос — смогут ли сегодняшние политики по обе стороны Атлантики прийти к согласию ради общего блага.

Чтобы уверенно строить будущее, необходимо как следует разобраться в прошлом. Об этом постоянно напоминает в своих выступлениях и статьях на исторические темы президент России Владимир Путин, но это задача отнюдь не только для нашей страны. Это многие понимают и за океаном.

Сошлюсь для примера на недавнее эссе политолога из Колорадского колледжа Дэвида Хендриксона в журнале National Interest о том, "как Запад запутался с Россией и Украиной". Называя "первородным грехом" Америки поддержку антиконституционного переворота 2014 года в Киеве, автор проводит любопытное сравнение с захватом главного здания Конгресса США сторонниками президента Трампа 6 января прошлого года.

"Как может нечто столь очевидно неправильное в Америке быть безусловно верным на Украине? — спрашивает американский специалист. — Как может сигнал (message) США украинцам в 2014 году, когда Соединенные Штаты оказали полную дипломатическую поддержку власти толпы, хоть сколько-то соотноситься со всем тем, что мудрейшие лидеры Америки всегда внушали нам о святости выборов и мирной передачи власти?"

Ответ для автора очевиден: да никак! А из этого следуют определенные выводы. Ссылаясь на знаменитый в американской политологии диспут, в ходе которого еще в XIX веке было доказано, что никакой штат не может участвовать в принятии общих законов страны, но отказываться применять их к себе, т.е. находиться одновременно и в правовом поле, и вне его, Хендриксон утверждает, что как раз это и произошло восемь лет назад на Украине.

Там, как он напоминает, "толпа из 500 тыс. протестующих сменила власть в стране с населением в 45 млн человек" и тем самым "аннулировала конституцию". В этих обстоятельствах "если западноукраинцы были вправе взяться за оружие, что они, по сути, и сделали, то разве из этого не следует, что и у восточноукраинцев имелось такое же право?" — спрашивает эксперт.

Что касается вопросов территориальной целостности и внешнего вмешательства, они, по его словам, "в данном случае полностью подчинены вопросу о том, вправе ли были жители Крыма и квазигосударств (statelets) Донбасса провозглашать свою независимость". Если да — а сам автор считает, что так и есть, — то "помощь, оказанная им Россией, не была противозаконной — во всяком случае, не больше, чем помощь США революции на Евромайдане".

Справедливости ради надо добавить, что нынешнюю специальную военную операцию России на Украине Хендриксон категорически не приемлет и осуждает. Но сути его политологического анализа это не меняет. И в оценке права людей на самоопределение у него немало единомышленников.

Например, пару лет назад его коллега Ричард Крайтнер в своей книге "Круши давай: сецессия, разлад и тайная история неидеального американского союза" указывал, что идеи сепаратизма сопровождают США, сколько существует страна. Собственно, они появились в Новом Свете даже раньше, поскольку еще пуритане-пилигримы, образовавшие британскую колонию в Плимуте, именовали себя сепаратистами, подчеркивая независимость от англиканской церкви.

"Президентство в грязи"

Впрочем, это все теории, хотя и интересные. А для Байдена, по мнению американских наблюдателей, опыт Трумэна актуален сейчас и на практике. Журнал Atlantic, например, уверен, что действующему американскому лидеру пора "зажечь свечу в алтаре Гарри Трумэна — святого покровителя тех, чье президентство застряло в грязи".

И дело не только в низких рейтингах. Комментаторы усматривают политическое и даже личное сходство между нынешним американским лидером и его давним предшественником и однопартийцем. Над Байденом, например, принято посмеиваться за его публичные словесные ляпы. Но при Трумэне в США вообще в ходу было выражение: To err is Truman — парафраз известной сентенции (to err is human) о том, что человеку свойственно ошибаться.

Нынешнему президенту США приходится работать в условиях остервенелой антироссийской истерии, которую Белый дом отчасти сам подстегивает, а отчасти все же пытается держать в узде. При Трумэне политическая атмосфера была схожей: за океаном царил маккартизм, разнузданная антикоммунистическая и антисоветская "охота на ведьм".

И роль главы администрации также была неоднозначной: например, не сенатор-республиканец Джозеф Маккарти, а президент-демократ Гарри Трумэн учредил тогда программу лояльности для федеральных служащих. Политические противники обвиняли его в мягкотелости по отношению к Москве — так же, как теперь винят Байдена. Но хозяин Белого дома парировал нападки и, например, в 1950 году заявил на пресс-конференции: "Думаю, самый ценный актив Кремля — это сенатор Маккарти".

Кто с кем разберется

В конечном счете Трумэн сумел переломить скептическое отношение к себе американских избирателей и в 1948 году вопреки всем прогнозам добился переизбрания (как раз в этом видят главный урок для Байдена). Между прочим, через четыре года он имел право баллотироваться и на новый срок, но предпочел сам сложить с себя президентские полномочия. Считал, что ушел вовремя, и был вознагражден добрым приемом земляков на малой родине.

Но вот политика США, включая курс на глобальное доминирование, с тех пор особо не изменилась. Преемник Трумэна республиканец Дуайт Эйзенхауэр, который до прихода в Белый дом служил первым главкомом НАТО, на президентском посту ужесточал "сдерживание", санкционировал операции по "смене режимов" в разных странах, включая Кубу и Иран, первым сформулировал "принцип домино" применительно к Индокитаю, где янки тогда надолго увязли в военных болотах.

А после распада СССР они со своими альянсами и загребущими руками добрались и до постсоветских государств, включая Украину. В Вашингтоне не скрывают, что дальше намерены окончательно разобраться с Россией и затем всерьез взяться за Китай. Но это, как говорится, еще посмотрим, кто с кем разберется.