"Мы отправились в отведенное нам бомбоубежище, вооружившись бутылкой бренди…" — именно так Уинстон Черчилль, не без претензий на пресловутый британский юмор, вспоминал 3 сентября 1939 года. Это фраза взята из мемуаров сэра Уинстона, из его многотомной истории Второй мировой войны. Именно третий день сентября 85 лет назад сделал ту войну по-настоящему мировой.
Однако для элит Запада страшнейший мировой конфликт начинался как "Странная война" — первые восемь месяцев Париж и Лондон всячески уклонялись от активных действий против Адольфа Гитлера. "Странная война" имела вполне нестранные, закономерные предпосылки и закончилась столь же закономерной катастрофой, едва не похоронившей мир под мраком нацизма.
Неудавшееся "умиротворение"
Рано утром 3 сентября 1939 года Невилл Гендерсон, британский посол в Берлине, передал властям Третьего рейха ультиматум Лондона — в течение 3 ч начать вывод германских войск из Польши. В противном случае Британская империя с 11 часов утра того дня считала себя в состоянии войны с Германией.
Для английского посла в Берлине этот лондонский приказ стал личным фиаско — в Британии сэр Невилл Мейрик Гендерсон считался не только самым импозантным представителем МИД, но и почти открытым сторонником гитлеровской Германии. Французский посол в Берлине, Роберт Кулондр, открыто называл своего британского коллегу "неизменным поклонником национал-социалистического режима, заботящимся о защите престижа г-на Гитлера".
Работая в столице рейха с 1937 года, именно Гендерсон проводил то, что современники сразу назвали "политикой умиротворения Гитлера" — и назвали именно на Западе. Аншлюс Австрии, уничтожение Чехословакии и прочее "умиротворение", сделавшее Гитлера куда сильнее и наглее, — все это, прежде всего, плоды внешней политики Британии, сильнейшей сверхдержавы той эпохи. И сэр Гендерсон был не просто проводником, а настоящим энтузиастом такой политики, сделавшей в итоге Вторую мировую войну неизбежной. а
Лондонский посол вполне симпатизировал многим идеям Гитлера. "Тевтон и славянин непримиримы, так же как британец и славянин", — цитата из донесения Гендерсона британскому МИД летом 1938 года. Когда Британия все же окажется в войне с Гитлером, бывшего посла сделают козлом отпущения. Мигом похоронят его прежде блестящую дипломатическую карьеру — хотя в британской элите той эпохи далеко не он единственный открыто симпатизировал нацистскому рейху.
Сэр Гендерсон — лишь малая иллюстрация огромных исторических процессов, загнавших мир во Вторую мировую войну. Но тем, кто так любит попрекать СССР знаменитым пактом Молотова — Риббентропа, стоит напоминать про посла Гендерсона и прочих западных "умиротворителей" и почитателей Гитлера. Впрочем, о разнообразных предтечах сентября 1939 года написаны горы книг, потому вернемся в третий день того месяца, ровно на 85 лет назад.
Закономерно не получив от Гитлера никакого ответа, глава британского правительства Невилл Чемберлен в тот же день, 3 сентября 1939 года, в 11 часов 15 минут утра по западноевропейскому времени объявил на весь мир посредством радио: This country is at war with Germany ("Наша страна находится в состоянии войны с Германией").
О войне заявил тот самый Чемберлен, который ровно 12 месяцев назад, в сентябре 1938 года, встретившись в Мюнхене с Гитлером и отдав ему на растерзание Чехословакию, пафосно заявлял: "Я привез из Германии мир для нашего поколения".
Французы начинают и заканчивают
В тот же день, на 5 часов 15 минут позднее англичан, войну Германии объявили французы. В отличие от Лондона, Париж с Берлином не разделяло море, и французы колебались несколько дольше, хотя к войне с немцами их обязывало прямое соглашение с поляками. Еще в 1921 году Франция официально обязалась оказывать поддержку Польше в случае ее войны с Германией или Советской Россией. В мае 1939 года польский военный министр Тадеуш Каспшицкий и главком французских вооруженных сил Морис Гамелен подписали общий план действий на случай войны с немцами — французы обещали решительное наступление. Оба генерала, француз и поляк, вскоре окажутся среди самых неудачливых и бездарных полководцев в истории Второй мировой войны.
Сама же война, повторю, окончательно стала мировой именно вечером 3 сентября 1939 года. В открытом противостоянии в тот день официально сошлись три мощнейших державы Западной Европы и всего мира, ведь мир тогда был предельно европоцентричен. Вспомним, что тогда Париж и Лондон владели тремя четвертями Африки и почти 40% населения всей Азии, ведь их колониями были такие ныне независимые страны, как Индия, Пакистан, Бирма, Шри-Ланка, Бангладеш, Ирак, Палестина, Иордания, Сирия, Лаос, Камбоджа и Вьетнам.
Общеизвестно, что Гитлер начал готовиться к новой мировой войне фактически сразу после захвата власти. Но что любопытно и показательно, при всех колебаниях политиков Парижа и Лондона чисто военные приготовления французов и англичан тоже начались задолго до того рокового сентября.
Черчилль в своих мемуарах описывает, что главный военный инструмент Британской империи — на тот момент самый мощный военный флот на планете — привели в полную готовность еще летом 1939 года: "…задолго до всеобщей мобилизации были приняты меры предосторожности против любых неожиданностей. Еще 15 июня были призваны крупные контингенты офицеров и рядовых резерва. 9 августа король инспектировал резервный флот, полностью укомплектованный для учений, а 22 августа были дополнительно призваны различные классы резервистов. 24 августа флоту приказали выйти на свои военные базы…"
О предварительной подготовке свидетельствуют и другие факты из мемуаров Черчилля. Вечером 3 сентября в Лондоне отработали сирены учебной воздушной тревоги, и самый знаменитый британский политик XX века, прежде чем уйти с бутылкой бренди в бомбоубежище, с удовлетворением наблюдал подъем над городом аэростатов зенитного заграждения.
Во Франции подготовка к всеобщей мобилизации тоже стартовала заранее, 21 августа 1939 года. Словом, весьма скоро после 3 сентября западные союзники Польши технически были готовы к наступлению, пока основные силы Гитлера находились в Польше. Замечу, что на тот момент именно Франция по итогам Первой мировой войны считалась обладательницей самых сильных и боеспособных сухопутных войск.
Отдадим должное французам — формально они выполнили все свои обязательства. Уже 7 сентября 11 французских дивизий (из 83) и 400 танков (из 3 тыс. имевшихся) начали наступление в долине приграничной реки Саар. На этом направлении французы превосходили немцев минимум вдвое по численности и абсолютно в технике, но спустя всего девять дней, потеряв несколько сотен убитыми и продвинувшись на несколько километров, французы наступление остановили. Навсегда.
Больше никаких самостоятельных наступательных операций Франция во Второй мировой войне не проводила. Если не считать действия французских колониальных войск в войне против Таиланда в 1941 году — там, кстати, французы тоже успеха не имели.
Phoney War, она же Sitzkrieg
Такая пассивность Франции на суше во многом предопределила быстрое поражение поляков. Гитлер, не опасаясь решительных ударов с Запада, сосредоточил подавляющую часть сил и все танки на Востоке. Франц Гальдер, начальник гитлеровского Генштаба, вскоре описал стратегическую ситуацию осени 1939 года предельно конкретно: "Успех в Польше стал возможен лишь благодаря тому, что на нашей западной границе войск почти не было. Если бы французы прочувствовали ситуацию и воспользовались тем обстоятельством, что основные немецкие силы находились в Польше, то они смогли бы без помех форсировать Рейн и стали бы угрожать Рурскому району, который являлся для Германии самым решающим фактором при ведении войны".
В сущности, господствовавшее на Западе до сентября 1939 года политическое "умиротворение" Гитлера, сменилось на его военное "умиротворение". Париж и Лондон свели боевые действия против немцев к символическому минимуму. Французский главнокомандующий Гамелен вообще официальным приказом запретил своим войскам приближаться к немецким позициям менее чем на километр.
Вновь дадим слово Черчиллю, с его английским юмором, не жалеющим континентальных союзников: "Французские армии не начали наступления на Германию. Завершив свою мобилизацию, они оставались в бездействии по всему фронту… Французское правительство просило нас воздерживаться от воздушных нападений на Германию... Мы ограничивались тем, что разбрасывали листовки, взывающие к нравственности немцев. Эта странная война на земле и в воздухе поражал всех. Франция и Англия бездействовали в течение тех нескольких недель, когда немецкая военная машина всей своей мощью уничтожала и покоряла Польшу. У Гитлера не было оснований жаловаться на это".
Термин "странная война" — Phoney War — не случайно прозвучал в этой цитате главного британского политика минувшего века. Он впервые возник уже осенью 1939 года в американских СМИ — с противоположной стороны Атлантики тогда изумленно наблюдали, как многочисленные французские, британские и немецкие дивизии всячески избегают не то что боев, а даже спонтанных перестрелок. Первый британский пехотинец, погибший в этом мировом конфликте, — капрал Томас Прайдей — расстался с жизнью лишь на 97-й день после официального объявления войны. Да и то погиб не в бою с немцами, а случайно забредя на минное поле во время патрулирования.
Уже к 1940 году словосочетание "Странная война" стало нарицательным, войдя и в немецкий язык как Sitzkrieg — противоположность "Молниеносной войны". Этот антоним, сокрушающий Blitzkrieg, в 1940 году Гитлер удачно продемонстрирует во Франции, а в 1941-м попытается и в СССР. Но в Советском Союзе уже не будет ни "странной", ни "молниеносной" войны.
"Зачем умирать за Данциг?"
Французский корреспондент Ролан Доржелес, посетивший на исходе 1939 года линию фронта, писал: "…я был удивлен спокойствием, которое там царило. Артиллеристы, расположившиеся у Рейна, спокойно глазели на германские поезда с боеприпасами, курсирующие на противоположном берегу, наши летчики пролетали над дымящимися трубами заводов Саара, не сбрасывая бомб. Очевидно, главная забота высшего командования состояла в том, чтобы не беспокоить противника".
У Франции в годы Второй мировой войны было не много достойных полководцев и политиков, но один точно был. Знаменитый генерал Шарль де Голль так описывал "Странную войну" — Drole de guerre по-французски: "Когда в сентябре 1939 года наше правительство, по примеру английского кабинета, решило вступить в уже начавшуюся войну в Польше, я нисколько не сомневался, что в представлениях государственных мужей господствуют иллюзии, будто бы, несмотря на состояние войны, до серьезных боев дело не дойдет… Я отнюдь не удивлялся полнейшему бездействию наших отмобилизованных сил, в то время как Польша в течение двух недель была разгромлена… Хотя силы противника почти полностью были заняты на Висле, мы, кроме нескольких демонстративных действий, ничего не предприняли…"
Де Голль вспоминает, что такая пассивность западных союзников была вполне сознательной. "Официальное военное руководство, — поясняет генерал, — считало эту выжидательную политику весьма удачной стратегией. Выступая по радио и в печати, члены правительства, а также многие другие видные политические и военные деятели всячески подчеркивали преимущества стабильной обороны, благодаря которой, говорили они, нам удается без потерь сохранять нашу территориальную целостность".
Однако тогдашние правители Франции и Британии вовсе не были безумны и наивны. В Париже и Лондоне рассчитывали пересидеть мировую войну в обороне и задавить противника экономически — британская и французская колониальные империи абсолютно превосходили Третий рейх по всем ресурсам. Их общее население было в восемь раз больше подвластного на тот момент Гитлеру. Британский и французский флоты, многократно превосходя немецкий, установили морскую блокаду портов Германии — в отличие от суши, морские операции велись куда активнее.
К тому же власти Британии и Франции опасались настроения значительной части своих обществ, покалеченных чудовищными потерями Первой мировой войны. Новая война с немцами из-за какой-то далекой Польши, спорящей с немцами за какой-то Данциг, осенью 1939 года была непопулярна. Страшную опасность фашизма тогда осознавали далеко не все. Зато среди массы французов пользовался успехом лозунг Pourquoi mourir pour Dantzig? ("Зачем умирать за Данциг?").
И что немаловажно, политики Парижа и Лондона тогда вполне открыто рассчитывали на скорый конфликт Гитлера с нашей страной. Вполне искренне надеясь, что Третий рейх, убаюканный "Странной войной", в жажде чрезвычайно необходимых ресурсов "развернется на Восток". Рейх и развернулся, но не тогда и не так, как надеялись элиты западных колониальных империй 3 сентября 1939 года.