В недавнем интервью певица Монеточка рассказала, как вдохновилась русским фольклором, который "никто не собирает", в то время как "эти песни действительно исчезают, потому что они, оказывается, никому не нужны". В комментариях под видео появились десятки имен артистов, чье творчество неразрывно связано с русской народной традицией и может пригодиться девушке для новых свершений: от Клавдии Шульженко и Жанны Бичевской до Сергея Старостина и Александра Башлачева. При всей очевидной пользе подобных дайджестов они выглядят избыточно. Зачем столько титанов и богов, раз все дороги ведут юную певицу к одному источнику? Если выстроить в ряд ее предшественниц, поющих о проводах всем селом и слезах по милому ручьем, то первой окажется девушка в платке и сарафане по имени Лидия Русланова. Тем более что у нее, как и у Монеточки почти век спустя, были свои "Кумушки".
Первые песни
Прасковья Лейкина (настоящее имя певицы) родилась в старообрядческой деревне Саратовской области. Как и все ровесники века, она застала дореволюционный крестьянский быт, неотъемлемой частью которого была песня. Пели все и всюду: в полях, на посиделках и гуляниях. "В деревне пели от души, свято веря в особую, надземную жизнь заплачек и песен радости", — вспоминала певица. Когда отца Руслановой, единственного кормильца в семье, забрали в солдаты на Русско-японскую войну, ее бабушка, цепляясь за телегу, еще долго голосила навзрыд. Этот плач, по словам будущей певицы, оказался "первой настоящей песней", которую она услышала и пропустила через себя. Другая бабушка, слепая сказительница, запевала на свадьбах и "вопила" на похоронах. Через два года мать Руслановой умерла, отец пропал без вести.
В семь лет девочка попала в сиротский приют при церкви в Саратове. Вскоре в храм, где она пела, стекались слушатели со всего города, знавшие ее как Сироту. В то время она впервые услышала живую Надежду Плевицкую — "курского соловья", как называл популярную тогда певицу последний российский император Николай II. Вместе с еще одной исполнительницей романсов и старинных русских песен Варварой Паниной Плевицкая будет образцом и путеводной звездой Руслановой, твердо решившей стать профессиональной певицей.
В 14 лет она пошла работать на мебельную фабрику, где на одном из самодеятельных концертов ее услышал приглашенный преподаватель саратовской консерватории Михаил Медведев — сам в прошлом певец, первым исполнивший партию Ленского в опере "Евгений Онегин" Чайковского. Медведев взял Русланову в консерваторию и прочил ей оперную карьеру, но после двух лет обучения певица решила, что выберет народную песню: "Поняла, что академической певицей мне не быть. Вся моя сила была в непосредственности, в естественном чувстве, в единстве с тем миром, где и родилась песня" — объясняла она. В 1916 году Русланова отправилась на фронт сестрой милосердия и служила в санитарном поезде вплоть до Октябрьской революции. Незадолго до этого она вышла замуж и впервые вышла на сцену в качестве сольной артистки.
Саратовская Птица
Во время Гражданской войны Русланова выступала перед бойцами регулярной Красной армии, после революции ездила с гастролями по всей стране и вновь вышла замуж. На сцене певица появлялась в крестьянской одежде — нарядной шерстяной юбке с расшитым подолом, кофте и лаптях (позже их сменят сапожки), волосы покрывал платок. Обычно концерты завершал цикл частушек "Саратовские страдания", после которых Русланова всегда кланялась земным поклоном. К тому времени о Сироте давно забыли — в стране появилась Саратовская Птица. Начиналась эпоха граммофонов и патефонов с песнями о любви, надежде и труде — многие из них споет Русланова.
В 1921 году певица впервые вышла на сцену Ростовского эстрадного театра "Скоморохи". Тогда же переехала в Москву. Через три года она стала солисткой Центрального дома Красной армии, будущей колыбели легендарного Ансамбля имени Александрова. Русланова выступает в концертных залах, клубах, парках и площадях — к ней приходит первый большой успех. Народная музыка звучит на фронте и в тылу, в избах и на фабриках.
В этот период сложились классический образ и вокальная манера Руслановой. Она выходила в ярко вышитых сарафанах с бусами, в плисовых душегрейках, цветастых платках и шалях ("экстремальные" варианты вроде властной боярыни Морозовой или беззащитной сестрицы Аленушки — не прижились). По меркам тогдашней "пролетарской" сцены костюм приволжской саратовской крестьянки смотрелся пережитком и отдавал экзотикой (не говоря о том, что у артистки были мордовские корни), но этнографически был точен и органичен. Русланова одевалась, пела и вела себя на сцене так, как это делали ее первые "учителя", выросшие в землянках и полях. В ней было простодушие и лукавство, наивность и опыт, а главное — редкое сценическое качество — готовность петь от первого лица то, что станет близко каждому. И даже когда Русланова бралась за откровенно "мужские" песни типа "Когда я на почте служил ямщиком", это не резало слух: просто сильная женщина взвалила на себя тяжелую ношу и теперь сама себе хозяин.
Русланова знакомится со многими известными певцами, музыкантами и актерами. Ее талант признает сам Шаляпин — первая всемирно известная звезда русской песни, чье расположение значило больше, чем чье бы то ни было. Артистка заводит дружбу с известным конферансье Михаилом Гаркави и в третий раз выходит замуж.
Сценический дуэт Руслановой — Гаркави (подчас гомерически смешной) вытягивал любые сборные концерты, которым не хватало искры и куража. В конце 1920-х пластинки Руслановой расходятся огромными тиражами, ее зовут на главные концертные площадки обеих столиц, приходит настоящая всенародная слава. Критики пишут, что "советские люди находили в ее пении черты родственного мироощущения, выраженного зажигательно, щедро, певуче". Грядущая война свяжет Русланову с народом, который ее полюбил, еще сильнее.
"Трофейные" песни
Русланова попала в концертные агитбригады еще до Великой Отечественной войны. Зимой 1940 года она пела на фронтах Советско-финской войны, где в 30-градусный мороз перебиралась с площадки на площадку на дрезине, санях и лыжах. Выступала и спала не раздеваясь — в ватнике после дозы стрептоцида, чтобы не потерять голос от простуды. За месяц она дала 100 с лишним концертов и стала любимицей армии.
В 1942 году Русланова в четвертый раз вышла замуж — за соратника Жукова, видного генерал-майора Владимира Крюкова. Саратовская Птица поет в госпиталях и на передовых — с грузовиков и помостов. Однажды по просьбе командования она пела в передвижной радиоусилительной установке: динамики передавали ее голос за линию огня, "фактически на вражескую территорию, для гитлеровцев". Через три часа, пока "фашисты слушали русскую певицу", войска успели перебазироваться и подготовиться к наступлению. В штабе смелость певицы, готовой пойти с бойцами в атаку, оценили по достоинству: несмотря на то, что артистов не награждали боевыми орденами, Русланову наградили орденом Отечественной войны I степени.
В мае 1945 года певица дошла с войсками до Берлина и спела на ступенях горящего Рейхстага. "Главный концерт XX века" завершился "Катюшей" — песней-талисманом и охранной грамотой миллионов солдат и героев тыла наряду с "Темной ночью", "Синим платочком" и "В землянке". Следующее выступление — уже у Бранденбургских ворот — стало для Руслановой 1120-м на фронте.
Через два года после начала сталинских чисток в окружении Жукова в опалу попало свыше 70 генералов армии, в том числе Владимир Крюков. У Руслановой отобрали орден и конфисковали "трофейное" имущество — картины и дорогой антиквариат. Когда на любимых среди солдат певицу и генерала завели уголовное дело за "антисоветскую пропаганду", семья лишилась всего: библиотеки, драгоценностей, машин и много другого.
В 1949 году Русланову перевели из Лефортовской тюрьмы в сибирский ГУЛАГ — в Озерлаг под Тайшетом. Она вернется и будет реабилитирована уже после смерти Сталина. Большую часть изъятого имущества семье вернули. "Все это не имеет значения. Унизили ни за что перед всей страной — вот это пережить невозможно", — приводила слова матери дочь Руслановой Маргарита. Через полтора месяца после освобождения певица вернулась на сцену — из-за столпотворения перед Концертным залом им. Чайковского дежурила конная полиция.
Родная русская женщина
В конце 1950-х Владимир Крюков умер, все 1960-е Русланова продолжала ездить с концертами по стране и петь перед самой разнообразной публикой — за границу ее так и не выпустили. Иногда позади певицы оставались два-три баяниста и балалаечник, иногда целые оркестры народных инструментов. В это время взошла звезда Людмилы Зыкиной, Клавдии Шульженко и многих других учениц основательницы советской народной песни. По словам близких, в 70-летней Руслановой "ничегошеньки не было от звезды, примы, эстрадной богини… просто родная русская женщина".
В ее старинных песнях снова звучали "то раздолье удалое, то сердечная тоска". Она бралась за сложный сплав русских баллад, мелодики крестьянских запевов и цыганских (по версии критиков, "мещанских") романсов. В ее куплетах был надрыв и боль, но не реже юмор и насмешка над жизнью. Например, в песне о слезе извозчика, который задумался о своей горькой судьбе. Слеза его катится по щеке, проходит через усы, падает на бархатный кафтан, с него на портки, затем на валенки. Сквозь валенки просачивается на песок, и лишь там, "на песке она лежала, пока дворник не подмел". Эта убийственная ирония над многословием и косноязычием рассказчика сочетается с материнским сочувствием к нему — и, кажется, так могла только Русланова.
В августе 1973 года певицу пригласили участвовать в эстрадных концертах на больших стадионах. Гастроли проходили в южных городах и заканчивались в Ростове-на-Дону, где полвека назад она дебютировала как профессиональная певица. Триумфальные выступления заканчивались кругами почета — Русланову стоя провожали арены и переполненные Дома культуры. Через несколько месяцев ее не стало.
Новая Русланова
Ко всеобщему удивлению, ее голос не старел. Он, как и прежде, на редкость стремительно и легко взлетал вверх; в его открытом (краеведы пишут о "белом"), подлинно народном звуке звенели волжское раздолье и удаль. "Низкое контральто светлого, чуть металлического звучания, большого диапазона, с глубокими, очень красивыми грудными звуками, неожиданно переходило в средние или высокие звуки", — говорилось в "Энциклопедии русской советской эстрады" еще при жизни Руслановой.
Таким же разнообразным был и репертуар Руслановой. Помимо известных русских песен, никогда не сходивших с концертной эстрады, певица возродила широко популярные в начале века песни городских окраин ("Раскинулось море широко", "Шумел, горел пожар московский", "Когда б имел златые горы"), каторжные ("По диким степям Забайкалья", "Глухой, неведомой тайгою") и песни фабричные. Она одна из немногих, кто обращался к современному фольклору (например, первой спела шедевр гражданской войны "По долинам и по взгорьям"). Она же сделала "Катюшу" известной в каждом доме. Песню "Валенки" пели и записывали задолго до Руслановой, но так ли это важно, если никто не представляет ее в "чужой" версии?
Также никто в здравом в уме не возьмется повторять фирменные приемы певицы: нарочитую аритмию, резкую смену настроения, разрыв в словах, перестановку ударений и пение поперек хора. В конце концов, кто еще так обаятельно произнесет "уморехнулася" или "разбедняжечка"? Иосиф Кобзон как-то сказал: "Возможно, у нас будет новая Зыкина. В том, что у нас никогда не будет Руслановой, я не сомневаюсь".