Если главной чертой авторов советских шлягеров была двойственность натуры, помогающая лавировать между затхлым официозом и живым творчеством, то в случае с Давидом Тухмановым раздвоение личности видится возведенным в квадрат: он одновременно находился на разных полюсах эстрады и годами позволял себе взаимоисключающие жесты. Чтобы оценить разнообразие его песен, а главное, их удаленность друг от друга в сознании слушателя, достаточно привести пару-тройку названий: "День Победы", "Последняя электричка", "Эти глаза напротив", "Из вагантов", "Чистые пруды". У них нет ничего общего, кроме имени автора — патриота-западника, реставратора-революционера и ни на кого не похожего стилиста.
Из Гнесинки в "Последнюю электричку"
Давид Тухманов родился в Москве в семье инженера и выпускницы Гнесинки, ставшей для будущего композитора первым учителем. Идти по стопам мамы он не собирался, но "лет в 13–14 почувствовал себя музыкантом — дальше дорога была уже предопределена".
В музыкальной школе юный Тухманов пробовал сочинять пьесы для фортепиано и романтические баллады, в институте — оратории для хора и оркестра. В армии служил в Ансамбле песни и пляски Александрова, после чего вернулся в серьезную инструментальную музыку, пытаясь усложнять доступные "воинские" аранжировки. Его любимыми композиторами тогда были Малер и Чайковский. В это же время Тухманов открывает для себя современную западную рок-музыку (прежде всего The Beatles), джаз и авангард.
Все изменилось в середине 1960-х, после знакомства Тухманова с поэтом-песенником Михаилом Ножкиным. Вместе они пишут "Последнюю электричку" — первый всесоюзный радиохит Тухманова, открывший ему путь на телевидение. Следом вышли патриотические оды вроде "Мы — большая семья", предвестники альтернативного гимна страны "Мой адрес — Советский Союз". За ними, почти одновременно, еще два суперхита раннего Тухманова, поднявшие его до уровня лучших вещей Пахмутовой и Зацепина: "Эти глаза напротив" и "Восточная песня".
Тухманов в одночасье становится одним из самых востребованных и, что важнее, удачливых молодых композиторов момента. Он пишет для Лещенко, Ободзинского, "Веселых ребят" и многих других без осечек и долгих мук. "Мелодия" не успевает допечатывать дополнительные тиражи дебютных мини-пластинок.
"Чтобы писать, мне нужна песня"
Классическое образование и широкий музыкальный кругозор, обычно мешающие эстрадным авторам написать простую и красивую мелодию, стали для Тухманова едва ли не главным козырем. Его партитуры насыщенны и своеобразны, с ним интересно работать оркестрам, он принят в консерваторской среде — и все это в, казалось бы, узких рамках массовой песни.
За постепенным отходом от канонов классической музыки стояли и сугубо практические причины. По словам Тухманова, сочинять музыку к песням ему становилось все интереснее, в нем просыпался азарт. "Чтобы писать, мне нужна была задача, — признавался Тухманов в интервью, — и песня стала такой задачей. Когда есть текст, характер и образ, заданный в стихах, есть исполнитель, то уже можно примерно представить музыку".
В 1972 году выходит первый альбом композитора "Как прекрасен мир" — сложносочиненный сборник роскошных номеров со своей внутренней логикой и огромным количеством музыкальных идей, от которых захватывало дух. Слушатели пластинки оказывались где-то посредине между симфоническим оркестром, рок-группой и хоровым ансамблем. Искусно придуманные песни переходили одна в другую, прерывались и выдавали себя за нечто иное — максимальное далекое от стандартов и клише поп-музыки.
Начиная с первого номера "Любовь — дитя планеты", который длится семь (!) минут и вмещает в себя сразу несколько микропьес, строчки на трех языках и постоянную смену ритма и гармоний, и заканчивая грандиозным взрывом сверхновой "Жил-был я" в исполнении Александра Градского. Добавьте к этому стихи Евтушенко, витиеватую драматургию и звукорежиссуру в духе битловского "Сержанта" с песнями-сюитами.
Все это, как вскоре станет ясно, было лишь пробой пера перед по-настоящему сложным и революционным по меркам советской эстрады проектом Тухманова — концептуальной пластинкой-мистификацией "По волне моей памяти" с немыслимым набором элементов.
По волне памяти
Этот беспрецедентный песенный цикл объединял высоколобый британский арт-рок, вдохновленный Gentle Giant, Genesis и King Crimson, с классикой мировой поэзии (от Сапфо и Бодлера до Гете и Ахматовой) и восторженной советской эстрадой. Тухманов снова привлек к записи несколько вокалистов, музыкантов разных ансамблей и оркестров, чтобы максимально расширить палитру звука и уйти от жанровых ограничений. Сам Тухманов сыграл на всех клавишных — органе, синтезаторе и пианино.
"На фирме "Мелодия" я произвел некоторый трюк. Я пришел на худсовет, сел за рояль и стал в замедленном темпе, очень нежно исполнять эти композиции, — рассказывал в интервью маэстро. — А поскольку они достаточно сложные, у всех сложилось впечатление, что это какая-то классика. Никто не испугался". Согласовав сами песни, Тухманов записывал аранжировки уже без каких-либо совещаний и цензоров, причем часть материала — в домашней студии. Готовый альбом "каким-то образом проскочил".
Вышедшая пластинка игнорировала основополагающие принципы советской эстрады и демонстративно отказывалась от ее примет. В ней не было стихов поэтов-песенников и членов Союза писателей, будней трудового народа и ура-патриотизма. Вместо этого Тухманову удалось протащить коллажи, национальные мотивы, оригинальные тексты на английском и французском языках, а также самобытные голоса и виртуозные соло.
"По волне…" утоляла голод отечественных меломанов-космополитов, проклинающих музыкальный вакуум, и в известной мере нейтрализовывала их потребность в западных образцах, но куда чаще пробуждала еще больший аппетит и подталкивала начальников культуры к следующим послаблениям. Ведь если можно Тухманову, то почему нельзя другим? Когда общий тираж пластинки превысил 5 млн экземпляров, вопрос встал ребром. Ответа не последовало, и уникальная пластинка стала самым красноречивым примером внутренней музыкальной эмиграции. Впрочем, самые проницательные ушли в нее сразу, как только услышали "Как прекрасен этот мир, посмотри", оценив иронию предложения в невыездной стране. Тем не менее двое участников записи все же покинули СССР еще до выхода "По волне моей памяти" в свет.
К тому времени в багаже звездного композитора появилась еще одна визитная карточка, также удачно "проскочившая" сквозь недовольство худсовета и верхушки гостелерадио. Песню "День Победы" поначалу сочли уж слишком напевной и ритмичной и даже назвали "фокстротом", сочтя такое прочтение парадной военной песни по меньшей мере неуважительным. Будущий гимн и главную песню 9 Мая спас Лев Лещенко, исполнивший опальную песню с оркестром МВД — выступление попало в телеэфир, и забрать ее "обратно" музыкальные редакторы уже не могли. В ту же минуту она ушла в народ.
Тонкий музыкальный реставратор
Одна из претензий к автору "Дня Победы" заключалась в его незрелости — не столько профессиональной, сколько человеческой. В 1975 году Тухманову было "всего" 35 лет. Практически ровесник юбилея Победы, по мнению старших коллег по цеху, объективно не мог передать ужас войны — его там не было. Даром что на фронте был автор текста Владимир Харитонов, примечательна сама суть претензии. Точнее, то, как критики не заметили, что в передаче чужого опыта и состоял творческий метод Тухманова как композитора и творца.
Он профессионально писал музыку на стихи уже больше десяти лет, и, если вдуматься, его самые заметные произведения всегда были экспериментами с интерпретацией и реконструкцией. Тухманов отталкивается от условного "общего прошлого" и апеллирует к народной памяти как к коллективному бессознательному, в котором нет ни дат, ни имен, но на личном уровне. Человек доставал из конверта пластинку "По волне моей памяти" и присваивал с подачи композитора все записанное на ней себе, путая музыкальный альбом с семейным (ведь именно "моей памяти"). Но кто мог всерьез сказать о пластинке, вобравшей образцы высокой культуры нескольких веков, что она фиксирует конкретно его личный опыт, что это "его память"? Никто.
Точно так же, как никто в СССР не мог проживать по адресу "Советский Союз", пропустив более приземленные координаты вроде города, дома и улицы. Однако важнее само ощущение страны как дома и сопутствующее этому переживание. Песни Тухманова работают на уровне чувств и чаще всего погружают в фиктивные "воспоминания", как в бессмертной песне "День Победы", предлагая расслышать в себе зов предков, чтобы восстановить связь времен. В этом смысле "родина" для Тухманова понятие скорее временное, чем географическое, по формуле "все мы родом из детства". Тонкий музыкальный реставратор, он работает с мифами и утопиями как с дополненной реальностью, в которой все узнаваемое, все свое, точнее "наше".
Мелодии Тухманова заставляют невольно оглянуться назад и посмотреть на себя по прошествии лет. Отсюда щемящее чувство тоски в "Чистых прудах", воспоминания о первой любви в "Восточной песне", свобода студенческих лет в "Из вагантов", жизнь на бегу в "Вечном движении" — собственно, почти каждая его песня запускает механизм ностальгии, сколь бы надуманной она ни оказывалась на поверку. Ведь на самом деле эти песни возвращают туда, где ты не был. Это своего рода оптический обман, игра ума и отраженные миражи. Но кто сказал, что это не может быть прекрасным явлением, — есть же, в конце концов, фата-моргана на горизонте. Давид Тухманов — это фата-моргана "прошлого" в советской песне. Тем более что, в отличие от большинства авторов, его сложно обвинить в конъюнктуре и обслуживании госзаказа: на каждую "Я люблю тебя, Россия" у Тухманова была дюжина песен экстра-класса, ставших народными
Возвращение к корням
В 1980-х Тухманов стал писать песни под конкретных исполнителей (Леонтьев, Ротару, Барыкин) и руководить ансамблями ("Москва", "Электроклуб"). Эпоха патетичных и громогласных идеалистических альбомов подошла к концу. Тухманов резко сократил свой музыкальный лексикон и стал успешным продюсером, работая с Ириной Аллегровой, Игорем Тальковым и Виктором Салтыковым.
После распада СССР композитор уехал на несколько лет в Германию, в середине 1990-х занимался детской песней и активно сотрудничал с Юрием Энтиным. По признанию коллег, место Тухманова в то время занял продюсер и композитор Игорь Крутой. В этом была доля правды: Крутой во многом воспроизводил приемы и даже мелодические ходы Тухманова, работал с половиной артистов из пула "учителя", но обладал куда большей деловой хваткой. В то время как организационными и финансовыми вопросами Тухманова всегда занималась его жена, певица и поэт-песенник Татьяна Сашко.
В 2000-х, став народным артистом России и лауреатом госпремий, почитатель Чайковского и Малера вернулся к сложным сценическим произведениям, где его давно ждали. Тухманов написал оперу "Царица" о Екатерине II (с премьерой в Кремлевском дворце) и песенный цикл на стихи Пушкина.
Первый альбом молодого маэстро "Как прекрасен мир" заканчивался песней "Жил-был я" с пронзительной кодой на последних словах "вспомнилось, что жил". Память, столь важная для творчества Тухманова, очевидно, не подведет и его впредь. Его точно будут помнить.