Российский фигурист Марк Кондратюк на прошлой неделе стал чемпионом Европы в мужском одиночном катании. В интервью ТАСС спортсмен рассказал о турнире в Таллине, об олимпийских амбициях, об искусстве и о желании посоревноваться с японцем Юдзуру Ханю.
— Уже пришли в себя после победы?
— Я особо и не выходил. Здесь в целом как-то поспокойнее было, чем на чемпионате России.
— Возможно, поспокойнее, так как задачи были разными?
— Если говорить общими фразами, задачи всегда одни и те же — хорошо кататься. Медали и места — это уже вторично, я выступаю не ради них, а потому что мне нравится кататься, выступать. Это нервно, но такие эмоции получить почти нигде невозможно.
— Таким подходом больше иностранные фигуристы отличаются, наши как на последний смертный бой на лед выходят.
— Возможно, потому что я просто такой человек.
— Быть может, это в какой-то степени легче с точки зрения психологии?
— У каждого свой настрой, кто-то идет на прокат действительно как на последнюю битву, а кто-то просто хочет получить удовольствие. Если человеку в его мироощущении комфортно, неважно, что он думает, главное, чтобы ему это помогало. Мне так легче, спокойнее.
— Часто слышу от тренеров, что фигуристам иногда лучше поменьше думать. Вы явно человек очень неглупый, это действительно мешает?
— Моментами кажется, что да. Но, например, вчера, во время проката произвольной программы, мне удалось с этим справиться. Если перед короткой программой я выходил даже слишком спокойным, то перед произвольной двое суток в голове постоянно вертелись разные мысли. Наверное, в нужный момент мне все-таки удалось их отпустить.
— Когда вы сидели в грин-руме в ожидании финальных оценок, что у вас в голове было?
— Пустота. То, что было перед прокатом, сам прокат я не помню в деталях. Бывает даже такое, что катаешь программу, начинаешь, щелчок — и ты уже на середине. То есть это все автоматически делаешь.
— Как в трансе каком-то, получается?
— Как в тумане. И пока я сидел на диванчике, там реально была пустота. Хотя я и до выставления баллов понимал, что как минимум медаль у меня есть.
— Три медали (малые — за короткую и произвольную, и большая — за общую победу). И одну из них вы подарили своему тренеру Светлане Соколовской.
— Я не первый, кто дарит ей медаль чемпионата Европы. В Минске это был Саша Самарин. В какой-то момент и у меня родилась идея, что, если все сложится, я в какой-то момент сделаю так же. Когда я выиграл, вопросов не осталось.
— Во сколько лет вы к ней попали?
— В десять.
— Попробуйте тремя-четырьмя эпитетами описать Соколовскую-тренера?
— Абсолютно честная, трудолюбивая, делающая все на благо ученика. Все, что возможно и невозможно.
— Существует такое мнение, что спортсмен и тренер не должны быть близкими друзьями, что должна быть определенная дистанция, чтобы из ученика, как из куска пластилина, лепить высококлассного спортсмена. Соколовская, как мне кажется, переживает за каждого из вас всем сердцем.
— Мне кажется, что можно по-разному. И Саша, и я в каком-то смысле доказали, что наш путь тоже может принести результаты. Безусловно, жесткость нужна. Но есть различия между жесткостью и жестокостью. Без жесткости невозможно воспитать спортивный характер и добиться результатов. Это сто процентов. Жестокость — это совсем другое, но я не знаю у нас жестоких тренеров.
— А вы в какой-то степени чувствуете себя таким кусочком пластилина?
— Естественно. Любого спортсмена спортсменом делает тренер. Семья, конечно, тоже. Но тренер в первую очередь.
— Вы относитесь к тому удивительному поколению фигуристов, для которых четверные прыжки стали нормой. А ведь не так давно достижением считался хотя бы один.
— Много лет назад было катание и без тройного акселя. А когда-то без тройных. А очень давно и без двойных. Это просто логическое развитие нашего вида спорта, не более того.
— Как вы переносите эти огромные физические нагрузки?
— Человек ко всему привыкает.
— Но чем больше трудозатрат, тем скоротечнее может оказаться ресурс.
— Меня никогда не "убивают" на тренировках, не в этом же смысл. Если я сам чувствую, что больше не могу, то я об этом говорю. Не то чтобы я иду домой, я просто делаю то, что могу выполнить. Условно: я не могу прыгнуть больше четверных, нет сил больше. Идти убиваться с них считаю бессмысленным. Я приду на следующий день и сделаю, но сейчас просто физически не в состоянии.
— Вы изначально были ребенком, которого готовили в фигурное катание?
— Привели в него по состоянию здоровья, скажем так. Врачи сказали, что ребенка желательно отдать в какой-нибудь вид спорта для повышения иммунитета.
— Вы родились в Подольске, живете в Москве. До ЦСКА долго добираетесь?
— Где-то час езды, я живу на севере Москвы, но по московским пробкам это достаточно затратно по времени.
— Уже за рулем?
— Пока нет, но, может быть, летом сдам на права. Пока нет ни времени, ни сил на это.
— На улице уже узнают?
— Бывало. В первый раз было, когда ко мне подошли на остановке около ЦСКА, после Кубка Первого канала. Иду к остановке и понимаю, что кто-то будто идет за мной. Это было странно, но я внутренне ощутил, что этот кто-то не просто по улице идет, а именно ко мне. Девушка. Поздравила. Я был немножко в шоке. Во второй раз это было, когда мы летели с шоу Ильи Изяславича Авербуха. Там нас узнали, в том числе меня, прямо в самолете. Необычно, странно, но прикольно.
— Первый канал действительно был классным турниром. Уверена, следующий вызовет настоящий аншлаг.
— Это классный формат, он позволяет видеть в вас не только фигуристов, но и людей. Надеюсь, в марте проведут следующий.
— Марк, вы едете на Олимпийские игры первым номером сборной России — в ранге чемпиона своей страны, чемпиона Европы. Не давит?
— В Таллине не давило, надеюсь, что и дальше так будет.
— Тем более что у мальчиков спортивная жизнь в фигурном катании все-таки подольше, чем у многих девушек. Сколько времени вы готовы посвящать себя спорту?
— Я вообще стараюсь жить моментом и сильно не загадывать, потому что жизнь — вещь очень непредсказуемая. И никто не может сказать, что будет в ближайшее время. Но заканчивать после этого сезона точно не планирую, хочу кататься еще четыре года как минимум.
— Кто в вашей семье занимается вашим воспитанием?
— В первую очередь это мама, бабушка, Светлана Владимировна (Соколовская — прим. ТАСС). В принципе, я могу сказать, что она часть моей семьи. Но вообще я общаюсь с людьми из самых разных сфер. Это и спорт, и не только фигурное катание, и сфера искусства — коллекционеры, например, или Ева Уварова из танцев. Когда ты общаешься с людьми, появляются мысли, которые можно пропустить через себя. Наверное, это накладывает отпечаток, так как видишь вещи с разных ракурсов и более масштабно начинаешь мыслить.
— Как вы думаете, чем ваше поколение фигуристов отличается от предыдущих? Вы другие?
— Сложный вопрос. В том числе потому, что я не застал прошлое поколение, не общался с ними, мне не с чем сравнить. Но если судить по историям, то наше поколение в жизни более спокойное, чем предыдущее. А предыдущее более спокойное, чем то, что было перед ним. Но это просто рассуждения по поводу историй, которые я слышал.
— А мне кажется, что вы еще и какие-то более позитивные.
— Сейчас, наверное, время поспокойнее, чем у тех, кто взрослел раньше.
— После победы вам передали рисунок от болельщика — коллаж из вашего портрета, названий прыжков. Вы выцепили глазами четверной аксель в уголочке — сейчас его штурмуют Юдзуру Ханю, Артур Дмитриев. Вы пробуете этот элемент?
— Я пробовал пятерной сальхов. А аксель… Мне очень страшно.
— Объясните, пожалуйста, людям, которые не очень разбираются в фигурном катании, чем так страшен четверной или пятерной? Ведь со стороны это выглядит достаточно легко — разогнался, оторвался, закрутил, приземлил.
— Если честно, мне кажется немного странным, если люди не понимают, что подобные вещи — это страшно. Естественно, когда ты учишь новый элемент, это страшно. Кому-то больше, кому-то меньше. Но ты, по сути, для себя идешь в неизвестность. Ты можешь упасть, ты можешь травмироваться.
Когда ты осознанно идешь на что-то неизвестное, что, скорее всего, закончится неудачей, нужно сначала себя в голове перебороть и только потом идти. Когда ты идешь в элемент, который не делал никто, и неизвестно, реально ли это вообще, — это особенно страшно
— Падение с четверного прыжка в четыре раза больнее, чем упасть с попытки одинарного?
— Нет. Все зависит от падения, это сто процентов. Можно и с одинарного прыжка упасть очень больно. На это меньше шансов, но это вполне возможно. И с четверного можно упасть безболезненно. Мне кажется, количество оборотов не сильно влияет.
— Были ли в вашей жизни падения, после которых вы вставали и думали: "Ну его, это ваше фигурное катание. Все, я пошел"?
— Чтобы настолько — нет. Бывало так, что я падал и решал — на сегодня хватит.
— Фигурное катание — это про боль?
— Думаю, каждый сам найдет ответ для себя.
— Наблюдала за вами после победы — казалось, что вы стесняетесь своего успеха, смущаетесь от повышенного внимания со стороны СМИ. Это, честно говоря, подкупает. Но кажется, что шумиха для вас в определенной степени испытание.
— Я просто такой человек, ничего не могу с этим поделать. Не знаю, хорошо это или плохо. Возможно, раньше меня это напрягало. Сейчас я понимаю — да, я такой. В этом тоже есть какой-то свой прикол.
— Но при всем при этом вы не боитесь открываться. Устраиваете выставки своих картин, но для этого тоже нужна определенная смелость.
— Я вообще открытый человек по отношению к другим людям. Но когда у меня открывалась выставка, я тоже стеснялся. Но не боялся. Просто такая реакция на скопление людей или, скорее, на похвалу.
— Что для вас фигурное катание?
— Это искусство, наверное.
— Вас много спрашивали про то, какие фигуристы вам нравятся. У вас широкий список, вы никогда не выделяли кого-то одного. Но какой современный фигурист для вас в большей степени про искусство?
— Думаю, таких тоже можно много назвать. Это не редкость. Из тех, кто мне нравится, — Ягудин, Ханю, Женя Медведева, Камила (Валиева — прим. ТАСС), Аня Щербакова. Это первое, что пришло в голову. Еще Натан Чен, но это про современное искусство.
— Судя по вашим картинам, это, мне кажется, вам ближе.
— Нет. Я осознаю, что Натан невероятно крут, но мне больше нравятся те пятеро, кого я назвал.
— И все-таки как художник вы больше тяготеете к современному… В связи с этим вопрос — в вашей соцсети я увидела ролик, в котором вы выбрасываете из окна две свои картины, нещадным образом швыряете их о землю, о деревья, прыгаете на них. За что? Картины-то классные были.
— Это была техника создания работ — свежие, еще не засохшие краски, земля, прочее. Я ни в коем случае себя не сравниваю, но есть такой английский художник Дэмьен Хёрст. Он считается лучшим современным художником Англии, у него есть такая серия работ. Он забирается наверх и оттуда скидывает краски. Они падают в случайном порядке, случайно расплескиваются, и в этом элементе случайности есть свой смысл. Художник и влияет на то, что происходит на холсте, и нет.
— Очень похоже на концепцию, когда человек сначала обмазывает себя краской.
— Да, Ив Кляйн.
— Но ваши картины больше напоминают другого автора.
—Да, Баския (американский художник Жан-Мишель Баския — прим. ТАСС). Мне в тот момент безумно нравился Баския, я им вдохновлялся. И все-таки то, что я делаю, это хобби, а не профессиональная деятельность. Я не претендую на какие-то достижения в этом направлении и прекрасно осознаю, что это вторично.
— Вы не думали о том, чтобы учиться этому серьезно?
— По крайней мере в данный момент жизни у меня нет ни особого желания, ни времени. Не хочу, чтобы это звучало пафосно, я просто привожу примеры из истории — многим гениальным художникам образование было не нужно. Но я еще раз повторюсь, что я не мечу на роль художника, тем более гениального. Я к тому, что образование не гарантирует, что ты станешь отличным художником, или его отсутствие не значит, что ты великим не станешь.
— А вот в спорте без тренировок никак.
— Несмотря на то что наш вид спорта неразрывно связан с искусством, это все-таки спорт. А искусство все-таки искусство.
— Что было страшнее — первая выставка или первый старт?
— Если сравнивать выставку и чемпионат России, то чемпионат России. А если сравнивать выставку и юниорские старты, то тогда все-таки выставка.
— Вы студент Плехановки.
— Учусь на факультете гостиничного дела. Выбор поясню — экзамены я сдал нормально, кроме математики, не получилось. Единственное направление, которое позволял такой расклад, было в итоге гостиничным делом. Можно перевестись, если нет хвостов. Я планировал перевестись на спортивный менеджмент.
— А как можно учиться без хвостов, если у вас в фигурном катании жизнь ключом бьет?
— Пока никак (смеется). Но буду стараться. Первые два месяца я учился, а потом… совсем тяжело стало. Я как минимум постараюсь закрыть этот вопрос.
— Вычитала, что вы очень рассеянный человек, это правда?
— Абсолютная. Да. Вот только здесь, на чемпионате Европы, со мной ничего такого не случалось. А так я постоянно что-то теряю, забываю. Коньки, костюмы… В любом отеле у меня пять ключей — я их вечно куда-то складываю, потом найти не могу.
— На Олимпиаде вам концентрация очень понадобится. Тем более на такой — со строгим антиковидным протоколом, с запретом российского флага. Одним словом, не совсем та Олимпиада, что были раньше.
— Ну не сниматься же с нее теперь. Да, она такая. Несколько человек, кто уже был на Играх, в том числе привозили оттуда медали, мне сказали, чтобы я просто наслаждался моментом. Что я еду не на соревнования, на праздник. "Потому что она будет отличаться от всех других соревнований", — примерно так мне это объясняли.
— Планируете взять с собой в Пекин бумагу и краски?
— Возможно. На сборы я всегда беру, на старты иногда. Не краски — маркеры для скетчинга, можно вечерами себя занять.
— Вы едете на Игры, где будут выступать уже великие Ханю, Чен. Как относитесь к такому соперничеству?
— А также там выступят Джейсон Браун, Винсент Чжоу. Но я об этом только сейчас подумал, когда вы сказали.
— Много раз слышала от ваших коллег по цеху фразы наподобие "это такая честь и радость — кататься с такими великими на одном льду".
— Я очень хотел покататься с Ханю на одном льду. Была такая возможность в Сочи, но, к сожалению, он снялся с соревнований. Я расстроился. Но кто ж знал, что получится это сделать в другом месте.