6 сентября во Владивостоке стартует третий Восточный экономический форум, где обсудят практические результаты работы последних лет по развитию Дальнего Востока. Но темпы реализации некоторых мер, признался полпред президента в ДФО, вице-премьер Юрий Трутнев, не соответствуют его "буйному нраву". О том, что уже сделано на Дальнем Востоке, что еще предстоит, а также о том, с какими трудностями сталкивается регион, в преддверие форума Трутнев рассказал в интервью ТАСС.
— Нынешний август для Дальнего Востока выдался сложным. Самым тяжелым испытанием стала авария на руднике "Мир" компании "Алроса". Что означает она для рудника? Можно ли там будет продолжать работу после откачки воды и в какой перспективе? Если нет, то каковы потери компании?
— Самая главная потеря для всех — это потеря жизни людей. Что касается экономического ущерба, то руководство компании заверило меня, что все люди будут трудоустроены. Выбывающую добычу в перспективе можно будеткомпенсировать работой на других месторождениях, например, освоением Верхне-Мунского рудного поля. А будет ли дальше эксплуатироваться "Мир"? Это решение будет принято на основе всестороннего анализа того, что произошло, и выработки компетентных профессиональных рекомендаций о том, что можно сделать для безопасной реанимации добычи на руднике.
Этот процесс неразрывно связан с анализом всех предыдущих событий на руднике: что явилось причиной произошедшего, все ли было сделано, чтобы избежать этих рисков. Создана комиссия Ростехнадзора. Мы попросили, чтобы комиссия максимально объективно расследовала причины аварии. Я разговаривал с руководством Ростехнадзора и попросил, как только будут готовы результаты, доложить правительству свои выводы.
Комиссия ведомства даст материалы для работы проектных институтов, которые предложат варианты дальнейшей разработки трубки, если они будут. Эти варианты будут проанализированы, пройдут экспертизу, в том числе с участием Ростехнадзора, и тогда будут сделаны выводы о том, существует проект дальнейшей разработки или нет. Я считаю, что найти возможность продолжения разработки месторождения возможно, но это не более, чем мое субъективное мнение.
— В "Алросе" сообщали о намерении пересмотреть производственный план в связи с аварией. Как сильно сократит компания целевой показатель добычи и продаж на этот год?
— Значительного снижения продаж у них не будет. У компании есть стоки, они этот год точно перекроют. По добыче будет некоторое падение, по продажам это не почувствуется, соответственно, и по прибыли это не почувствуется. А в 2018 году это уже будет зависеть от интенсивности работы.
— Президент компании говорил, что "Алроса", не дожидаясь выводов комиссии Ростехнадзора, поведет собственную оценку ситуации на других своих рудниках. Когда ждать результатов этой проверки?
— И компания обязана провести проверку, и Ростехнадзор проведет проверку, такое поручение ведомству тоже дано. Но только не над всеми рудниками "Алросы" озеро "висит" сверху. Там специфика именно в том, что над рудником образовалось озеро. Это совсем другой уровень угрозы.
Что касается других рудников компании, я не изучал их с точки зрения горно-геологических условий работы, но по результатам проверки очень внимательно заслушаю все выводы. Надо разобраться, почему допустили затопление выработок, гибель людей. Надо убедиться и в том, что такие же угрозы не существуют на других рудниках.
— А какие сроки по представлению доклада?
— Я попросил месяц. В течение месяца провести работу. Это значит, к концу сентября.
— В этом году Приморский край в очередной раз оказался в зоне паводка. Причем из года в год фигурируют в сводках МЧС одни и те же районы и населенные пункты. Как вы считаете, необходима ли долгосрочная, основанная на научных данных, противопаводковая программа в регионах ДФО?
— У нас программа противопаводковых мероприятий существует. Она принята в соответствии с указом президента после наводнения в 2013 году. И она включает в себя строительство четырех станций, в том числе Нижне-Бурейской ГЭС, которая уже построена. Они изменяют возможности регулирования уровня воды по бассейну.
Но, конечно, этой программы не достаточно. Надо ли заниматься еще противопаводковыми мероприятиями на Дальнем Востоке? Очевидно, надо. Такое поручение я Минприроды дал. Но у них, к сожалению, совсем грустно с финансированием соответствующей противопаводковой программы. Насколько я помню, за время, прошедшее с моего ухода с поста министра природных ресурсов, финансирование программы сократилось на треть.
— А если ввести систему обязательного страхования имущества для паводко- и пожароопасных районов — это поможет сократить потери?
— Это будет дополнительная нагрузка на граждан, проживающих на Дальнем Востоке. Надо это делать или нет? Когда-то, скорее, надо. Но будем ли мы сейчас с такими предложениями выходить? Лично я — нет.
— Уже есть оценка ущерба в результате нарушения электроснабжения на Дальнем Востоке в начале августа? Может ли прорабатываемый сейчас проект Азиатского энергокольца помочь разрешить проблему изношенности сетей в регионе и в последующем избегать таких блэкаутов?
— Сейчас проводится тщательный анализ, почему именно так сработала автоматика. Технологические выводы из случившегося будут сделаны.
Что касается стратегии, то нам надо развивать в целом энергосистему Дальнего Востока, избавляться от замкнутых энергосистем, закольцовывать их, создавать дублирующие линии. Сегодня одна из главных причин, почему такое происходит, является разрозненность энергосистемы на Дальнем Востоке.
У нас тут впереди немало работы, мы будем развивать энергетику Чукотки, надеемся, что будет запущен проект Баимской рудной зоны. Если эта зона будет осваиваться, то это тоже потребует развития энергетики. Таким образом мы пойдем по проектам. Мы не можем строить линии электропередачи просто так, у нас просто денег не хватит. А когда мы строим под конкретные проекты, они будут окупаться и постепенно развивать энергетическую сеть на Дальнем Востоке, которая в том числе будет гарантировать от таких неприятных ситуаций.
— Одна из последних дальневосточных новостей в федеральной повестке - создание ТОР "Курилы". Минвостокразвития сообщало, что сейчас изучаются предложения от других потенциальных инвесторов. Есть ли среди них иностранцы, и какие именно проекты предлагаются?
— Об идеях новых проектов в ТОР "Курилы" я пока подробно говорить не могу. Но интерес есть. Я хочу подчеркнуть, что мы будем относиться к этой ТОР, как и ко всем остальным. Если будут заявки со стороны иностранных инвесторов, а я знаю о том, что есть интерес со стороны Китая, то, конечно, мы не будем отказывать инвесторам. Будем рассматривать заявки, поддерживать инвестиции в эту ТОР.
— Комментируя создание ТОР, генеральный секретарь кабинета министров Японии Ёсихидэ Суга заявил, что Токио внимательно анализирует поступающую информацию, и ответит на это решение "надлежащим образом". Японские коллеги обсуждали с вами эту тему? Какова их реакция?
— Пока, насколько я знаю, они относятся к созданию территории достаточно спокойно. Такая реакция и должна быть. Создание ТОР на Курилах никоим образом не ухудшает возможности российско-японского сотрудничества. Напротив, мы в эту ТОР приглашаем японских инвесторов. Более того, шел разговор на Восточном экономическом форуме в 2016 году, чтобы для японских инвесторов в этом случае предоставить какой-то особый режим. Это все можно обсуждать, но пока этих инвесторов нет. Как я и говорил, мы будем развивать Курильские острова — с японцами или без них.
— А как идет работа российско-японского совета по совместной хозяйственной деятельности на Курилах? Новая структура должна рассматривать конкретные проекты кооперации. Они уже есть? Если нет, что тормозит совместную работу?
— Общая оценка экономического сотрудничества будет дана на ВЭФ, где состоится встреча руководителей России и Японии. Если говорить о Дальнем Востоке, то планов было много, а дел пока маловато. Был план из восьми пунктов, предложенных Абэ. И что дальше? Что из них реализовано? Не знаю. На Дальнем Востоке, по-моему, ничего. Это значит, что что-то не срабатывает.
— Механизм ТОР, согласно закону, с весны 2018 года можно придет применять во всех субъектах РФ. Какие вы видите в этом риски для ДФО? Не сведет ли это на нет все усилия по развитию региона?
— Нет, этого я не боюсь. Это принуждает нас конкурировать, работать лучше. И мы готовы конкурировать. Мы готовы проявлять максимум государственной заботы об инвесторах, инвестпроектах. Мы этим занимаемся три года и умеем это делать. Унас 800 проектов пришло за это время, и покажите мне, кто нас так быстро готов обогнать. Но мы будем рады, если будут развиваться все территории России.
Я много раз говорил коллегам, что ТОР — это не название, это технология, в которой налоговые льготы - это только небольшая часть. Чтобы работало все остальное, надо создавать систему управления, систему, связанную со строительством инфраструктуры, надо создавать институты развития. Без создания всего комплекса сервисов для инвестиций эта шутка не полетит.
Я много раз говорил коллегам, что ТОР - это не название, это технология, в которой налоговые льготы - это только небольшая часть
Если меня услышат, и соответствующую систему будут создавать, значит, мы будем конкурировать и будем ночи не спать, придумывая что-то новое, чтобы продолжать создавать режим наибольшего благоприятствования на Дальнем Востоке. Но если меня не услышат, кто будет заниматься этими ТОРами в регионах? Если ответа на этот вопрос не будет, то конкуренции может и не возникнуть.
— Не надо отодвигать на более поздний срок распространение механизма ТОР на всю страну?
— А зачем? Нам надо развивать всю страну. Я считаю, что надо создавать в регионах конкуренцию условий. В США, например, дали большие полномочия штатам за то, чтобы они в рамках своих широких полномочий соревновались за привлечение бизнеса. И они сделали очень многое.
— Подобное и нам можно было бы сделать, кажется…
— Мне тоже так кажется. Но какие возникают контраргументы? Говорят: "А вдруг в регионах будет коррупция?". Но мы живем в уже настолько прозрачном мире, что любые отклонения от правильной линии сразу видны, фиксируются. Если человек вместо того, чтобы помогать развиваться бизнесу, начинает с него что-то вымогать, волны-то сразу идут. Просто не надо обязательно дожидаться, когда на него наручники наденут, но как только видно не соответствующее миссии человека поведение, его надо гнать с работы.
— А что можно сказать о внешних рисках? Например, на Корейском полуострове, под боком у вас, вновь нарастает напряженность, которая грозит разрастись чуть ли не до военных действий. Учитывает ли правительство эту угрозу в своей работе на Дальнем Востоке?
— Всегда что-то может назавтра произойти. И хорошие, и плохие события. Это не значит, что ожидая этих событий, мы должны как-то по-другому жить, по-другому себя вести. Что касается ситуации вокруг Северной Кореи, я, конечно, не эксперт в международных отношениях, но мое собственное мнение заключается в том, что там бы не было этого конфликта, если бы он постоянно не поддерживался США. Как только хоть что-то начинается у Северной и Южной Кореи, как только там чуть-чуть что-то успокаивается, мгновенно возникают какие-нибудь военно-морские учения, аж с какой-нибудь тренировкой захвата Пхеньяна. Это откровенная провокация.
Ой, а что это они за ракеты схватились? А за что им хвататься в этой ситуации? Они же понимают, что будет на следующий день после того, как кто-то войдет в Пхеньян
Есть КНДР — не такая уж и большая страна, не такая уж очень экономически развитая. И есть огромные Соединенные Штаты Америки, которые рядом постоянно бряцают оружием. Какая может быть реакция у КНДР? Они хватаются за то оружие, которое у них под рукой. А потом мы говорим: "Ой, а что это они за ракеты схватились?" А за что им хвататься в этой ситуации? Они же понимают, что будет на следующий день после того, как кто-то войдет в Пхеньян. Они совершенно четко видят, что происходило в других странах. Поэтому они понимают, чем это закончится. И поведение их абсолютно понятно.
Мне кажется, что определённым политикам стоит успокоиться чуть-чуть, и ситуация будет спокойнее. Не надо их провоцировать. У них есть чем заниматься. Думаю, что они с превеликим удовольствием занялись бы развитием своей промышленности, экономики, повышением уровня жизни людей. Наверняка, они бы этим занимались, если бы их постоянно не пугали. А их пугают постоянно. Зачем?
— Удается ли налаживать сотрудничество с Южной Кореей и КНДР, чтобы через экономику подталкивать их к политической стабильности на полуострове?
— Может быть, с приходом нового руководства Южной Кореи произойдут какие-то изменения. Во всяком случае, шансы есть. Для налаживания взаимодействия будет встреча президента РФ с руководителем Южной Кореи, наверняка тема взаимоотношений с Северной Кореей будет обсуждаться.
Мои задачи в этом плане гораздо скромнее. Я являюсь сопредседателем комиссии по развитию торгово-экономического сотрудничества с Южной Кореей. Эта комиссия в последние годы толком не работала. Но сейчас они заинтересованы в продолжении работы, и я надеюсь, что мы сможем внести вклад в улучшение экономических отношений. В том числе в рамках этих экономических отношений рассматриваются и трехсторонние отношения с Южной и Северной Кореей. И я с удовольствием буду заниматься этим.
— В последние годы на Дальнем Востоке открываются новые предприятия. Вместе с тем закрываются старые, те, которые на местном уровне имели ощутимое значение, и эти закрытия довольно болезненные для жителей. Из примеров — "Хабаровский бройлер", совхоз "Заря". Видите ли вы какой-то рецепт реанимирования таких предприятий? Как это произошло, например, с рыбокомбинатом "Островной" на острове Шикотан — реанимировали, создали ТОР на основе предприятия. На ваш взгляд, насколько перспективно распространение вот такого сценария на Дальнем Востоке?
— Экономику развивают люди, экономически активные граждане Российской Федерации, а правительство содействует этим процессам. Да, ряд предприятийзакрываются. Потому что допущены тактические, а часто стратегические ошибки в управлении этими компаниями. Собственно, и все. Это значит, что компетенции у руководства не хватило. Можно ли было им вовремя помочь? Наверное, можно. Мы вмешиваемся иногда в такие ситуации, когда они, скажем, выходят на уровень правительства, но далеко не всегда. Каждым предприятием мы, конечно, заниматься не можем.
Как это ни странно, надо серьезно заниматься повышением экономического образования
Что надо делать? На мой взгляд, как это ни странно, надо серьезно заниматься повышением экономического образования. Люди должны понимать, что такое бизнес, они должны понимать, по каким законам он развивается, многие же имеют об этом отдаленное представление.
Наш Дальневосточный федеральный университет практически не ведет обучения по экономическим специальностям. А как без них развивать Дальний Восток? Ведь даже проекты в прикладных отраслях без экономики не едут. Причем, экономика нам нужна высочайшего уровня, а не переделанные программы советского периода. Нам нужно создавать обучающие программы с участием специалистов из той же Японии, того же Сингапура, из Китая, Южной Кореи. Нам нужен мировой топ, если мы хотим победить в развитии Дальнего Востока, нам нужна вершина по знанию экономики.
Помимо того, что надо людям давать большую возможность обучения, яабсолютно уверен в том, что и среди губернаторов нужно проводить ликбез. Мы их соберем где-то ближе к концу года, может быть в ноябре. Я уже с главой Сбербанка Германом Грефом поговорил на эту тему. Мы дальневосточных чиновников будем обучать.
— На базе корпоративного университета Сбербанка?
— Да. Возьмем руководство полпредства, Министерства по развитию Дальнего Востока, губернаторов, их заместителей по экономике хотя бы. И все немножко поучимся. Кто-то вспомнит, что забыл, кто-то узнает что-то новое, тоже неплохо.
— Как продвигается работа с Росеестром по уточнению кадастра в рамках программы распределения "дальневосточного гектара"?
— Работа движется, они понемножку вносят данные. Они уточняют всю неразбериху, связанную с системой координат, обновляют кадастр, проводят кадастровые работы. На это им надо деньги определенные. Мы постараемся их сконцентрировать на будущий год. В целом, у нас уже сегодня система предоставления земли гражданам, конечно, лучше. Но доработать все это надо.
— Сколько денег Росреестру планируется выделить на эту работу в 2018 году?
— Всего необходимо 5,9 млрд рублей. Из них 3,9 млрд рублей пойдут на разработку картографической основы, а 2 млрд - на комплексные кадастровые работы
— Как вы относитесь к возможности внедрения в работу Росреестра современных технологий, таких как блокчейн, для ее оптимизации?
— Наиболее модным был бы ответ, что одобряю и поддерживаю. Он может быть процентов на 70 и такой, но процентов на 30 нам надо чуть-чуть лучше понимать, как дальше будет развиваться человечество в этом направлении. Когда мы заводим в систему управления технологии, ключ от которых находится в чужих руках, то надо понимать, как этим ключом будут работать. Принципиально картинка выглядит хорошо, что он практически ни в чьих руках, что это распределенная база данных, все это здорово. Но, боюсь, я слишком взрослый для того, чтобы в это поверить.
У нас очень много таких общечеловеческих ценностей декларируется, потом начинаем им следовать, а потом вдруг оказывается, что всем этим кто-то управляет. Вот у нас цены на нефть сплошь рыночные, а когда захотели Соединенные Штаты, они вдруг перестали в течение одного дня быть рыночными и рухнули. Рынок какой-то такой странный. И машин столько же ездит, и котельные столько же топятся, только цены рухнули. И с блокчейном то же самое. Само по себе это перспективное, интересное направление, но надо полностью просчитать последствия, мне кажется.
— Довольно интересная история с коллективными заявками на получение "дальневосточного гектара". По таким заявкам вы обещали помогать государственными деньгами в создании инфраструктуры. Как идет эта работа?
— Пока вся эта работа идет на уровне регионов, и они пока к нам не обращались. Мы договорились о том, что они будут изыскивать возможности помогать. И в случае, если они будут считать, что это слишком большие для них траты, будут обращаться к нам. Мы в начале следующего года всю эту историю обязательно проанализируем. Я могу только еще раз повторить, я это уже говорил: мы точно найдем на это деньги. Вот на что-то другое, может, не найдем, а на то, чтобы создавать новые поселения там, где это людям необходимо, — найдем.
— Как в целом вы оцениваете реализацию программы выделения "дальневосточных гектаров"?
— Вообще, по "гектару" у меня двойственное ощущение. С одной стороны, мне кажется, что мы затеяли очень большую, интересную, правильную работу. С другой стороны, то, что мы дошли до цифры 100 тысяч заявок, и оно как-то поуспокоилось, моему буйному нраву не соответствует. Мне кажется, что 100 тысяч — это все-таки недостаточно. Я понимаю, что взяли сейчас самые активные, которые точно понимают, что с этим будут делать. Но мы эту образовавшуюся очередную плотину обязаны взорвать. Мы должны создать условия для второй волны интереса, и мы их создадим.
— Какие это будут условия?
— Мы придумаем. Есть некоторое представление, но пока хочу обдумать до конца. Например, можно подумать над возможностью коллективного коммерческого использования.
— Что это означает?
— Это значит очень простую историю. Сейчас достаточно рентабелен целый ряд видов сельского хозяйства: молочные фермы, мясные фермы, производство зерновых. Все это вроде работает, но для одного человека это бессмысленная история. Но если сейчас подумать над инициацией создания компаний, которые будут брать у получателей "дальневосточных гектаров" эту землю как паи, как доли в проекте, то получается интересная штука. Человек получает гектар, вкладывает его в общий котел и имеет там какую-то маленькую долю в большом предприятии, которая, например, соль производит и продает в Китай, а человек имеет постоянный источник дохода. Это еще совсем сырая идея, ее доработать надо, но я уверен в том, что это можно доработать, и тогда получится здорово.
— Но речь не идет о прямом выделении гектаров таким компаниям?
— Нет, это другой механизм, это именно сбор людей. Но в этом случае компании получат эту землю гораздо быстрее. И можно еще подумать над льготами таким компаниям, поскольку они в этом случае создают такую общественно значимую историю, то нужно ее в какой-то другой режим благоприятный затащить.
— В Якутии в дополнение к дальневосточным гектарам выдают еще и "якутские гектары". В других регионах Дальнего Востока будут запускаться такие дополнительные программы? Как вы в целом оцениваете подобную инициативу?
— Хороший закон приняли в Якутии, я им признателен. Но не надо из этого создавать жесткую матрицу, лучше пусть каждый сам за себя решает. В Магадане золотопромышленник деньги дает тем, кто гектар получил. Плохо разве? Это замечательно. Но мы же не скажем всем, давайте деньги. Вот он решил так, а в Якутии решили давать дополнительные наделы земли, тоже хорошо. Нам надо всем подумать над тем, как эту историю дополнительно развивать.
— Еще один важный шаг для развития региона - выравнивание стоимости электроэнергии до среднероссийского уровня. Какой прямой и косвенный эффекты получит дальневосточный бизнес от снижения энерготарифов?
— Эффект есть, конечно, там все очень просто. Цифра около 30 млрд рублей. Соответственно, 30 млрд рублей останется в компаниях Дальнего Востока, значит, эти средства могут использоваться для новых инвестиций, для модернизации производства, для повышения оплаты труда. Эти деньги останутся просто в распоряжении компаний, которые они не отдадут поставщикам энергии.
— Но эта история конечная. Механизм снижения энерготарифов действует три года — а что будет после 2020 года?
— Все будет хорошо. Решение будет принимать, конечно, избранный на ту пору президент России, но я верю в то, что решение будет положительным. Я очень надеюсь, что механизм будет продлен.
— Возможно ли за эти три года провести ребалансировку системы таким образом, чтобы в 2020 году не было необходимости продлять действие этого механизма?
— Мы не успеем за это время. Нам для того, чтобы изменились тарифы, нужно всю энергетику Дальнего Востока вытащить на другой уровень. Но это не три года. Мы в этом направлении будем двигаться, у нас очень большой проект по модернизации энергосистемы Чукотки. Он там связан в определенной степени с сетевым хозяйством Магадана. Но это совсем не весь Дальний Восток, а только фрагмент. Изменить энергосистему такой огромной территории — это программа на 10-15 лет.
— Недавно президент поручил оценить потребности авиакомпаний в самолетах для местных авиаперевозок на территории округа и представить предложения по консолидации их закупок. Почему нужны именно консолидированные закупки? Кто и как будет их проводить?
— Я за авиацию не отвечаю. Я отвечаю за Дальний Восток, а исполнением этогопоручения занимаются другие люди. Но у меня тут позиция предельно простая. Нам нужно просто увеличивать количество производства летательных аппаратов на территории страны и Дальнего Востока. Я никогда не смогу поверить в то, что люди, которые делают истребитель Т-50, не в состоянии сделать какую-то "летучку" с одним двигателем, чтобы он вез 10-15 пассажиров.
Просто у нас такая гигантомания - если уж самолет, то самый большой, если вертолет, то тоже самый огроменный
Просто у нас такая гигантомания — если уж самолет, то самый большой, если вертолет, то тоже самый огроменный. Но люди часто сталкиваются с потребностью в совершенно других, не столь масштабных, но очень повседневных судах. А как результат — мы закупаем тучу воздушных судов иностранного производства. Мне кажется, мы должны научиться строить свои маленькие самолеты.
— Во время "Прямой линии" с президентом жители Дальнего Востока предложили Владимиру Путину вернуться к советской идее строительства моста, соединяющего остров Сахалин с материком. Видите ли вы необходимость в таком масштабном инфраструктурном объекте на Дальнем Востоке?
— У этого вопроса две стороны. Первая — нужен ли нам мост на Сахалин? Наверняка, люди будут жить на Сахалине лучше, если у них будет, так сказать, связь не только водная и воздушная с "большой землей". Вторая - а этот мост куда придет? Он придет в тайгу, в которой ни дорог, ни путей нет. А из этой тайги надо еще куда-то выйти. И это всё вместе будет стоить других денег, чем только мост. Сам мост не такой уж непостижимый проект, а вот мост вместе с транспортными развязками - другая тема.
Если все-таки об этом говорить, как о проекте экономическом, давайте тогда просчитаем, сколько по нему грузов будет ходить. Сроки окупаемости уйдут в вечность, это 100%. Я считаю, что это может быть больше политическимрешением. Как экономическое оно не попадет в число приоритетов. Есть ли сейчас деньги в бюджете для того, чтобы это решение принять? Не знаю.
— В СМИ появилась информация, что Минфин разработал проект планамероприятий по развитию алмазогранильной отрасли в России. Один из пунктов плана — режим tax free на ювелирную продукцию на территории свободного порта Владивостока. Как вы оцениваете это предложение? Когда эта мера может быть запущена?
— Есть такое предложение. У нас пока нет единой позиции с Минфином, продолжается обсуждение, поэтому трудно что-то конкретное об этом говорить.
— Весной сообщалось, что Фонд развития Дальнего Востока (ФРДВ) думает о привлечении стратегического инвестора для торговой площадки "Восход", при чем с расчетом именно на азиатских инвесторов. Как идет эта работа? В целом довольны ли вы работой площадки?
— Я площадкой "Восход" не очень доволен, она могла бы работать интенсивнее. У них была всего пара торгов за прошедший период, объем привлечения порядка 600 млн рублей.
Планируют они сейчас еще торги с объемом примерно таким же — немногим более 500 млн рублей. Мне кажется, что ей можно заниматься интенсивнее. Мы планировали после форума отдельно работу фонда проанализировать, им напомним о необходимости здесь получше работать.
— То, что Дальний Восток — зона экспериментов, многие привыкли. Как вы смотрите на то, чтобы использовать в экономике региона такие экспериментальные инструменты, как криптовалюты? ICO на "Восходе" или на других площадках — думаете о такой идее?
— Мы рассматриваем возможность создания площадки по торгамкриптовалютами. Центробанк нас поддержал. Система "Восход" первой в странеполучила право работать с криптовалютами.
Можно обсуждать и возможность майнинга криптовалют. Потому что есть регионы, где есть переизбыток энергии — и у нас, и в Сибири. И там пока нет возможности перераспределить этот избыток в другие регионы. Поэтому можно создавать компании, которые таким образом будут утилизировать несвязанные объемы электроэнергии, а люди смогут зарабатывать на этом.
— Фонд летом запустил программу льготного кредитования для получателей "дальневосточного гектара" с Почта Банком. Каковы первые практические результаты? Говорят, что программа буксует, кредиты почти не выдаются. С чем это связано?
— Программа идет и правда не очень хорошо. Мы подробного анализа проблемы еще не делали. Вопрос, почему так происходит, задавал. Версия коллег из ФРДВ такова: мы кредиты привязали к получению материальных ценностей, а люди хотят просто деньги. И совершенно еще не понятно, на что они их хотят, типа как подарок за гектар. Но это была бы странная история. Мы посмотрим подробнее, точнее я сейчас не скажу, мы детально еще не изучали эту проблему.