17 сентября Центру экстренной психологической помощи (ЦЭПП) МЧС России исполнилось 20 лет. На протяжении всего этого времени психологи МЧС вместе с оперативной группой и спасателями первыми вылетают на все крупные катастрофы и стихийные бедствия. Их задача — помочь пострадавшим, их семьям, родственникам погибших справиться с внезапным горем.
За эти годы был создан не только ЦЭПП, но и его филиалы в регионах, создана круглосуточная горячая линия на время чрезвычайных ситуаций, реализуется проект "Научись спасать жизнь". Только за последние десять лет помощь психологов МЧС получили более 350 тысяч человек. Об особенностях работы, о цене ошибок, человечности, опасности фейков во время чрезвычайных ситуаций в интервью ТАСС рассказала директор ЦЭПП Юлия Шойгу.
— Чем именно было вызвано решение создать в системе МЧС психологическую службу?
— Прологом к созданию стали трагические события, и прежде всего — землетрясение в Нефтегорске в 1995 году. Тогда впервые специалисты совсем еще молодого Министерства по чрезвычайным ситуациям столкнулись с тем, что на месте спасательных работ находилось много людей, которые не пострадали физически, но потеряли своих близких и поэтому нуждались во внимании и психологической помощи. Второй ситуацией, подтвердившей необходимость создания такой службы, стала авиакатастрофа в Иркутске, когда грузовой самолет "Руслан" ночью рухнул на жилой дом.
Центр экстренной психологической помощи был создан 17 сентября 1999 года. Но еще до его официального создания в Москве на улице Гурьянова и Каширском шоссе были совершены два теракта. Тогда психологи впервые выехали на место для оказания психологической помощи пострадавшим и семьям погибших. Во время первых чрезвычайных ситуаций мы нарабатывали опыт и идеи, которые используем уже 20 лет.
— Вы были практически на всех крупных катастрофах последнего 20-летия. Какая из них особенно врезалась в память?
— Какую-то одну я не могу выделить, потому что запоминаются не столько сами ситуации, а какие-то очень человеческие истории, семейные истории, поступки людей, которые заставляют удивляться и восхищаться.
Трагедии проявляют в человеке и лучшее, и худшее. К счастью, лучшего проявляется больше. Очень много людей, которые сами поглощены горем, но могут сочувствовать другим, протягивать руку помощи, найти в себе силы пережить такие вещи, о которых нормальному человеку даже думать страшно.
Если говорить про сложность работ, то это, конечно, аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, на шахте "Распадская", это крушение теплохода "Булгария", — в основном это катастрофы, связанные с гибелью большого числа людей и большого числа детей, к сожалению. Это целый ряд авиакатастроф. Одна из них произвела особо сильное эмоциональное впечатление на наших специалистов, это крушение самолета Анапа — Санкт-Петербург под Донецком. Она случилась перед 1 сентября, этим бортом с отдыха возвращалось очень много детей…
— В чем важность работы психологов в первые часы трагедии?
— Любой человек, когда попадает в травмирующую для себя, неожиданную ситуацию, оказывается к ней не готовым. Любая трагедия разрушает жизнь человека, поэтому он растерян и испытывает целую гамму разных чувств. Именно в этот момент оказанная ему психологическая поддержка может помочь справиться на самых первых этапах произошедшего.
В начале была распространена точка зрения, что в чрезвычайной ситуации психологи мало чем могут помочь, нужно, чтобы прошло время, и если человек сам не сможет выйти из этой ситуации, то тогда уже нужна квалифицированная помощь специалиста.
Переживание — это важный, необходимый процесс, но драму можно пережить, а можно и не пережить. Поэтому чем раньше человеку будет оказана помощь, тем больше шансов у него вернуться к нормальной счастливой жизни.
—Такую помощь могут оказать только экстренные психологи или любые?
— Обычные психологи, безусловно, вносят свою лепту в общую работу. Но лучше, когда этим занимается специалист с определенным набором опыта и знаний. Мы взаимодействуем с гражданскими специалистами, которые работают в разных психологических кризисных центрах в регионах нашей страны. В повседневной жизни мы проводим с ними семинары, тренировки, учения. Среди них есть психологи, которые владеют первичными навыками и знаниями для работы в условиях чрезвычайной ситуации. В случае необходимости эти специалисты привлекаются к работам на месте и выполняют часть задач. Кроме того, они вносят большой вклад в организацию пролонгированной помощи, которая требуется некоторым пострадавшим и семьям погибших уже после ликвидации последствий ЧС.
Во многих ситуациях, конечно же, должен работать психолог экстремального профиля. В психологии есть вещи, которые без специальной подготовки обычный психолог сделать не сможет.
— Ситуация завершилась. Кто-то из пострадавших смог справиться со своими переживаниями, кто-то нет. Он остается со своими внутренними проблемам один на один, или для таких людей предусмотрена пролонгированная помощь? По вашему мнению, нужна ли отдельная программа психологической реабилитации для семей погибших в чрезвычайных ситуациях?
— Это направление развивается. В какой-то момент стал очевидным тот факт, что недостаточно просто приехать на место чрезвычайной ситуации и оказать помощь на этапе аварийно-спасательных работ и ликвидации последствий ЧС, потому что людям, потерявшим своих близких, пострадавшим от катастрофы, может и в дальнейшем понадобиться психологическая поддержка.
Для этого мы выстроили взаимодействие с психологическими региональными службами, муниципальными службами, кризисными центрами на местах.
Пока еще не все проблемы решены, их достаточно много, потому что центры неравномерно представлены на территории нашей страны, специалисты, которые могут и готовы работать с тяжелыми последствиями бедствий и катастроф, имеют разный уровень подготовки. Но постепенно он повышается, формулируются и требования в этой области деятельности. Но в целом можно сказать, что система пролонгированной помощи существует, она работает.
Но тут есть один очень важный нюанс: эта помощь должна быть ограничена по времени, потому что задача психологов не сопровождать людей всю жизнь, а все-таки сделать так, чтобы они в какой-то момент перестали нуждаться в помощи специалистов и вернулись к нормальной жизни. Я противник создания многолетних, очень долгих программ. Пролонгированные программы нужны, но при их формировании необходимо понимание, какую задачу и за какой период необходимо решить.
— Чем чреваты ошибки психологов?
— Специалисты нашего профиля могут совершать ошибки, но за них приходится достаточно дорого платить, поэтому у нас очень строгий профессиональный отбор и достаточно серьезная подготовка.
Ошибки могут привести к развитию посттравматических расстройств. И исход может быть самым разным — от попытки самоубийства до состояния, когда человек чувствует себя настолько плохо, что в значительной степени утрачивает качество жизни, это депрессивные расстройства, когда у пострадавшего нет ни сил, ни возможностей жить полноценной жизнью. Это тяжелые переживания утраты близкого, когда человек не может смириться с потерей и продолжает жить в горе. Это расстройства, когда люди в том числе теряют возможность социальной адаптации.
Кроме того, у человека может возникнуть страх, он может начать бояться настолько сильно, что будет страдать качество его жизни. Например, он будет отказываться от каких-то вещей, которые могли бы принести ему пользу и удовольствие, от карьерных возможностей, отдыха просто потому, что боится летать на самолетах или, например, находиться на открытом пространстве. И наша задача — минимизировать количество ошибок.
— Как вы определяете, кого можно брать на работу, а кого нет, ведь, по сути, психологи МЧС — это скорая помощь для попавших в беду людей?
— Мы сотрудничаем со многими вузами, самое тесное взаимодействие с факультетом психологии МЧС, где создана кафедра экстремальной психологии. Основной ее костяк — это специалисты, работающие в нашем центре и других силовых структурах. Но это не значит, что для выпускников других вузов и кафедр путь в эту профессию закрыт.
При приеме на работу мы смотрим на уровень образования, хорошее знание психологии и базовых дисциплин. Но не менее важны и личностные качества, начиная от стрессоустойчивости, заканчивая ответственностью, умением доводить дело до конца и, самое главное, быть неравнодушным к чужой трагедии.
Кроме того, у нас есть свое добровольческое движение, оно включает в себя 15 отрядов в разных городах нашей страны. Они состоят из студентов, которые выбрали для себя эту профессию. Ребята помогают нам на общественных мероприятиях, занимаются вопросами культуры безопасности, проведением тренингов, обучаются навыкам оказания первой помощи. Они ходят в качестве добровольцев в больницы, особенно в те отделения, где проходят длительное лечение дети. Для нас это огромный ресурс, так как многие после окончания вуза приходят к нам работать. Не все, конечно.
— Не все волонтеры одинаково полезны?
— Людей, которые приезжают на чрезвычайные ситуации в качестве добровольцев и хотят быть полезными, достаточно много. Приятно работать с теми волонтерами, для которых добровольчество — это осознанный выбор, а не пятиминутный порыв, когда все куда-то побежали, не понимая, что делать дальше, не рассчитывая свои ресурсы и возможности. С такими работать действительно сложно и непредсказуемо, часто они мешают.
Волонтеры, которые сделали осознанный выбор, оказывают на месте чрезвычайной ситуации и нам, и спасателям огромную помощь. В Магнитогорске, где произошло обрушение части жилого дома, большой вклад в ликвидацию последствий этой ЧС внесли как раз местные волонтерские и добровольческие организации. Они занимались действительно очень важными делами, начиная организацией питания и заканчивая приемом, сортировкой, распределением гуманитарной помощи, которую приносили жители Магнитогорска. Такое добровольчество нужно только приветствовать.
— Развитие волонтерства говорит ли о том, что наше общество стало гуманнее за последние 20 лет?
— Большинство людей испытывает совершенно оправданное желание помочь пострадавшим, выразить свое сочувствие и поддержку. Когда происходят катастрофы, стихийные бедствия, каждый раз удивляешься мужеству и стойкости тех людей, которые попали в эту ситуацию. Но не меньше удивляешься и отзывчивости людей, которые хотят каким-то образом быть полезными. И таких людей достаточно много.
Проще выразить поддержку, проще перевести деньги, передать информацию о потребностях пострадавших, проще организовать сбор гуманитарной помощи и так далее. К счастью, уровень человечности в нашем обществе и был высоким, и остается высоким.
— Но соцсети, мессенджеры породили проблему распространения непроверенной информации во время ЧС. Насколько фейки усугубляют ситуацию на месте ЧП? Как психологи работают на фоне разнообразных слухов?
— Самая главная проблема в этой ситуации — это опасность возникновения массовых реакций, которые зачастую по своим масштабам и последствиям могут быть очень серьезными. Люди читают фейковую новость, она, как правило, быстро распространяется, обрастает подробностями, что укладывается в социально-психологические закономерности.
Такое распространение слухов может повысить риски паники, агрессии — реакций, которые могут быть небезопасны, особенно в зоне ликвидации чрезвычайной ситуации.
Тут вопрос не в том, кто виноват, а вопрос в том, что делать. И одной из наших задач как раз является работа с теми людьми, которые вовлечены в чрезвычайную ситуацию — это родные, близкие, соседи, друзья погибших, люди, лишившиеся жилья, люди, проживающие в районе ЧС.
Мы предпринимаем целый ряд действий, чтобы они имели возможность получать своевременную и достоверную информацию. Для этого проводятся собрания, на которых специалисты или эксперты рассказывают о том, что происходит в настоящий момент. Проводится работа непосредственно с каждой семьей, открывается горячая линия, технические возможности которой постоянно развиваются.
Конечно, сложно соревноваться в скорости передачи информации с социальными сетями, так как от них никто не требует ее проверять. Мы же не можем себе позволить пользоваться непроверенными данными. Но на то, чтобы собрать сведения, которые необходимы именно пострадавшим, перепроверить их, уходит время.
Например, во время пожара в кемеровском торговом центре "Зимняя вишня" злонамеренно была запущена информация, что погибших значительно больше, чем говорят официальные лица. После этого нам на телефон горячей линии стало поступать огромное количество звонков. В этой ситуации нашей задачей было не переубедить человека, а понять, действительно ли у него есть какая-то информация, которая может нам помочь уточнить списки людей, находившихся в торговом центре. Мы очень внимательно относились к каждому звонку, что позволило довольно быстро составить список находившихся в ТЦ. Более того, достаточно оперативно, в течение ночи, совместно с коллегами из других служб мы нашли людей, которым удалось оттуда выбраться живыми, но которых при этом не могли найти родственники.
По нашим наблюдениям, отсутствие информации или некорректно поданная информация являются одним из факторов, утяжеляющих психологическое состояние любого человека во время чрезвычайной ситуации.
— Работа психологов связана в основном с горем. Вашим специалистам самим потом не нужна реабилитация? И часто ли прибегают к вашей помощи пожарные и спасатели?
— В какой-то момент такая профессиональная жизнь становится стилем. Наша задача — научить, подготовить молодых специалистов, помочь им адаптироваться к тем условиям, в которых мы работаем, чтобы работа не повлияла на качество жизни или не вызвала психологических проблем.
Что касается сотрудников МЧС, у нас разработана целая система мероприятий, направленная на психологическое сопровождение деятельности личного состава. В нее входит психологический отбор, психологическое наблюдение за состоянием сотрудников, работа с коллективами, психологическая подготовка, которая помогает сотруднику снизить влияние стрессовых и экстремальных факторов. При необходимости проводятся профилактические и коррекционные мероприятия.
— Что вы считаете основным достижением центра за эти 20 лет?
— Самое большое достижение — это создание коллектива, который умеет делать то, что больше не умеет делать никто в мире, который может эффективно решать сложные и иногда уникальные задачи.
Все чрезвычайные ситуации отличаются друг от друга, поэтому всегда приходится применять творческие и нестандартные решения, чтобы выполнять свою работу.
— За рубежом подобных служб нет?
— В основном у них работают волонтеры, но сейчас европейские и американские коллеги идут к созданию профильных профессиональных служб. От своих европейских коллег мы ушли довольно далеко в развитии.
Во многих странах СНГ также создаются экстренные психологические службы по нашему образу и подобию. В целом общая тенденция в профессиональном мире — это создание служб по профессиональному принципу без отказа от идеи волонтерства. То, что могут делать добровольцы, это, скорее, можно назвать психологической поддержкой или навыками первой помощи, обучение которым становится все популярнее в нашей стране. Но профессиональную помощь должны оказывать специалисты.
— Какие задачи ставите на ближайшие 20 лет?
— Интересно будет почитать ответ на этот вопрос через 20 лет. Если бы 20 лет назад меня бы спросили о том, что у нас в планах, такого развития событий я, конечно, тогда не предполагала бы.
На самом деле область экстремальной психологии развивается эволюционным путем, и мы в ближайшее время не собираемся в нашей сфере совершить революцию. Но мы будем совершенствовать систему оказания экстренной психологической помощи, в том числе за счет коммуникации со смежными службами, потому что человеку в принципе неважно, кто ему поможет, поэтому в планах развитие межведомственного взаимодействия.
Планируем усовершенствовать технологии оказания помощи, укрепить материально-техническую базу для проведения реабилитации. Отдельное направление — это повышение квалификации специалистов.
Беседовала Татьяна Хан