Полжизни проработав в США, я часто писал об "американской мечте". О лежащих в ее основе ценностях и идеалах, прежде всего культе личной свободы, расширение которой автоматически и достаточно бездумно приравнивается к прогрессу. При этом всегда досадовал, что о чужом народе с его предпочтениями знаю чуть ли не больше, чем о своем собственном.
Но журналист и не обязан сам во всем разбираться, мое дело — знать, у кого спросить. Академик Михаил Горшков — не только директор Федерального социологического центра РАН, но и автор книги о "русской мечте". К тому же в его центре только что завершена работа над научным мегапроектом — многолетним и многотомным фундаментальным исследованием "Российское общество и вызовы времени".
На вопрос о том, в чем выражается наша самобытность и есть ли какие-то особые ценности, отличающие нас от других народов, Михаил Константинович прежде всего указывает на сохраняющееся "доминирование духовного, идеального над материальным, овеществленным". Хотя чуть раньше сам же, задавая общий контекст беседе, указывал, что в постсоветской России в уникально короткие по историческим меркам сроки удалось "перевернуть пирамиду" как раз материального благосостояния: было примерно 70% бедных на 30% небедных, а стало наоборот.
Когда я слышу о доминанте духовности, я согласно киваю. Хотя и вспоминаю покойного Сашу Башлачева с его горьким "Лихом": "Вытоптали поле, засевая небо..."
Еще одной необычной, если не уникальной чертой россиян Горшков считает способность к самомобилизации.
"Как мы всегда поддерживали свое государство — так мы его и поддерживаем, как отбивали нападки на него, так и отбиваем, — говорит он. — Да, мы ворчливы, мы можем быть остры на язык, мы обидчивы, мы быстро раздражаемся. Но как только речь заходит о базисных первоосновах и ценностях, так тут же мозги становятся на место, общество приобретает и в прямом, и в переносном смысле слова трезвый вид и начинает мобилизовываться — причем не по административной команде, а изнутри. Это вообще редкий вид и форма мобилизации, когда общество самомобилизуется".
Речь идет в том числе и о защите своего государства от внешних угроз, и я поначалу возражаю, поскольку такая способность кажется мне всеобщей. Но прикусываю язык, вспоминая, как легко покорилась нацистам в годы Второй мировой почти вся Европа. Академик кивает: "Вот-вот..."
А позже приходит на ум и Александр Галич с его пронзительной песней про "Отчий дом", на помощь которому опальный поэт готов был кинуться и из парижского изгнания.
Между прочим, на прошлогоднем концерте в честь столетия Галича в Москве эта песня была исполнена без ключевого заключительного куплета: "Не зови — я и так приду". Смысл полностью поменялся, и со стороны казалось, что диссидент, на которого при жизни давила советская цензура, посмертно подвергся на родине цензуре прозападной, либеральной…
"Модернисты и традиционалисты"
Хотя деление избирателей на либералов и консерваторов принято скорее в американской политике (консерваторы там все еще в относительном большинстве, но либералы их неуклонно догоняют; последние цифры — 35% против 26% при еще 35% "умеренных" центристов).
Россиян, по убеждению Горшкова, так классифицировать "можно, но не нужно".
Правильнее, продуктивнее и "даже интереснее", с его точки зрения, делить российское общество "на модернистов и традиционалистов".
По его словам, количественное соотношение между ними в начале 2000-х годов составляло примерно 40% к 60% соответственно, а сейчас выравнялось — приблизительно "половина на половину". Отчасти это обусловлено чисто демографическими причинами, поскольку в стране появилось первое постсоветское поколение.
По своему американскому опыту я знаю, что за океаном этого самого нового поколения россиян ждали как манны небесной. Надеялись — и не скрывали того, — что идеалы, ценности и мечты у него будут чисто западные. Собственно, ведь и весь смысл "интеграции России в мировое сообщество" там изначально видели в том, чтобы переделать нашу страну по своему образу и подобию.
"Тихая революция"
О том, оправданны ли такие упования, речь впереди. Но перемены в российском обществе действительно происходят — и настолько разительные, что порой коллеги Горшкова даже уподобляют их "тихой социальной революции". Сам он, по его признанию, поначалу принял такое определение "немножко в штыки", но потом внутренне согласился с ним, увидев некоторые цифры.
Прежде всего — данные о том, что сейчас уже почти половина наших соотечественников (48% против 52%) готовы рассчитывать при решении насущных жизненных проблем не на помощь государства, а на собственные силы. В докризисном 2013 году этот показатель "самодостаточности" был на 13% меньше. По словам специалистов, он вообще снижается в "тучные" и повышается в "тощие" годы.
По сути, как поясняет Горшков, отражаемая картина — уже не традиционный патернализм, привычно приписываемый России, а некий "синтез".
Человек готов брать на себя ответственность за благополучие себя и своей семьи — но только при условии, что об общественных интересах позаботится государство.
"Он считает: я не могу обеспечить индивидуальное, личное, если государство не обеспечит общественное", — говорит собеседник. Кстати, и пенсионную реформу, на его взгляд, многие не восприняли из-за того, что увидели в ней нарушение тех же подразумеваемых условий.
С виду все это вроде как предполагает личную заинтересованность каждого гражданина в реализации общих планов. Этакий социалистический идеал. Но на деле советский лозунг "общественное выше личного" уходит в прошлое: если пару лет назад с ним соглашались две трети россиян, а на пиках кризисов и того больше, то теперь уже около 42% прямо исходят из того, что своя рубашка ближе к телу. Мне с моим опытом это понятно: в Америке вообще не принято особо рассчитывать "на Дядю Сэма".
"Ушел радикализм"
При всем том едва ли не главный вывод из всего социологического "мегапроекта" РАН его организатор видит в том, что из российского общества "ушел радикализм".
"Надломилось, слава богу, массовое радикальное сознание; и не просто надломилось, а сломалось — могу еще даже усилить это выражение", — говорит Горшков. И добавляет: "Остались небольшие локальные группы людей, готовых идти на баррикады, но в массовом порядке вы людей железной рукой в царство счастья больше не затащите. Все!"
Кстати, сказанное относится и к молодежи. Собеседник, по его признанию, даже удивился, когда увидел, что у отечественных модернистов есть прямая связь с возрастом (чем респонденты моложе, тем их больше; чем старше, тем меньше), а у традиционалистов — нет. Их "ядро" выглядит достаточно прочным и в младших возрастных когортах. Вот вам и "прозападное" новое поколение!
"На самом деле это и есть та духовная скрепа, о которой любит говорить наш президент, — поясняет социолог. — И что она обеспечивает? Скажу по-простому: плавную трансформацию, плавное социальное воспроизводство, без революционных скачков от поколения к поколению, чреватых расколом общества".
Позже я спрашиваю об отношении модернистов и традиционалистов друг к другу, поскольку в США, как показывают социологические исследования, либералы гораздо нетерпимее и агрессивнее консерваторов. Горшков подтверждает, что нечто подобное наблюдается и у нас.
По его словам, в России есть прослойка "катастрофистов" — 8−10% участников опросов, всегда видящих положение дел в стране и действия властей исключительно в черном свете, вне зависимости от конкретной ситуации.
На его взгляд, это наши сограждане, чувствующие себя на родине чужими, живущие как бы во "внутренней эмиграции" и готовые "пойти на все", в том числе и на самые радикальные шаги, "ради своего — именно своего — понимания разумного устройства общества".
"Убийственный" приоритет
Другое дело, что и в стране в целом мечтают о таком устройстве очень и очень многие. Горшков вспоминает, что по итогам профильного исследования несколько лет назад на одном из первых мест оказалась мечта "жить в более справедливом и разумно организованном обществе". Она лишь немного уступила упованиям на материальный достаток и здоровье для близких и себя самого, а прочие личные пожелания, включая встречу с любимым человеком и создание семьи, даже опередила.
Академик считает такую расстановку приоритетов "убийственной". "До какой ручки надо довести людей, чтобы мечту о справедливом обществе и разумности в управлении они ставили выше своих индивидуальных мечтаний?!" — восклицает он.
Я с ним согласен. Хотя мне в подобных настроениях слышатся отголоски еще и извечного нашего "страдательного залога": дескать, порядки-то завели другие, власть имущие, а от меня самого ничего не зависит. А заодно — и наивного убеждения, будто "хорошо там, где нас нет". Будто разум, добро и справедливость могут торжествовать где угодно, но только не у нас.
А я вот вернулся домой после двадцатилетнего отсутствия и вижу, как радикально изменилась к лучшему жизнь моего народа. Может, где-нибудь в Китае перемены еще круче — не знаю. Но в США, возомнивших себя после окончания холодной войны единственной мировой "гипердержавой", "головокружение от успехов" точно обернулось застоем, если не регрессом. И та же "американская мечта" в последние годы все более заметно тускнеет. Отсюда и феномен Дональда Трампа.
Жажда справедливости
Другое дело, конечно, что мы еще только в самом начале пути. Проблем и вызовов целый воз — и наследственных, и новоприобретенных.
Принято думать, что решение их всех упирается в деньги. Социологи вам скажут: не только. Горшков с коллегами уже провели исследование нематериальных факторов экономического роста (до 20% ускорения, в том числе от того же растущего ощущения "самодостаточности" граждан), а теперь собираются изучить и такие же факторы национальной безопасности.
Так что убеждения, надежды и чаяния людей — реальная сила. А главный запрос россиян, который, по словам собеседника, "уже десять лет не сходит в рейтинге проблем с первого места", — это социальная справедливость вкупе с необходимостью обеспечить равенство всех граждан перед законом. "Вот две самые болевые точки. Даже коррупция ушла на пятое место", — говорит академик.
Мне, кстати, прежде казалось, что американцы боготворят свободу, а справедливость, понимаемую как равенство возможностей и равенство людей перед законом, воспринимают спокойно, как данность. Но недавно мне напомнили, что в Гражданской войне между Севером и Югом США речь шла не только об освобождении рабов, но и в первую очередь об общем для страны представлении о справедливости, которое Авраам Линкольн вообще ставил в политике превыше всего.
А дальше я уж и сам сообразил, что и в нынешней информационно-идеологической "гражданской войне" между сторонниками и противниками Трампа в США каждая из сторон ожесточенно бьется именно за справедливость. Разумеется, в своем собственном понимании. А общего у них, может быть, даже меньше, чем у нас.
Уход от уравниловки
Впрочем, и нам в России, конечно, тоже пока далеко до общего для всех представления о справедливости.
Например, на вопрос о том, признаны ли в стране итоги перераспределения собственности при реставрации капитализма, Горшков отвечает однозначно: "Нет, не признаны". Более того, на его взгляд, этого и не произойдет — во всяком случае, при его жизни.
Хотя и от уравниловки мы постепенно уходим. По словам специалиста, россияне в целом все больше склонны считать обоснованным неравномерное распределение жизненных благ.
"Только для этого надо знать, что, условно, вице-президент такого-то холдинга не на "золотых парашютах" нажился, а реально обеспечивал страну бензином, и не по 50 рублей", — говорит он.
"Лишь две позиции люди не воспринимают в связке с деньгами, которые все решают, — добавляет Горшков. — Это прежде всего доступ к качественной медицине: половина не соглашается и не согласится никогда. Потому что здоровье для себя и особенно для близких — это основная из, так сказать, физиологических ценностей. А еще — доступ детей к качественному образованию".
"Формула мечты"
Действительно, здоровье, благополучие, успехи детей — наверное, то, чего мы все желали себе и другим под Новый год.
Но есть у нас, по словам собеседника, и общее пожелание. "Знаете, как сейчас может быть изображена формула мечты?" — спрашивает он.
И сам себе отвечает: "Экономически, социально и культурно процветающая Россия, обеспеченная мощными вооруженными силами. Вот настоящее и будущее России — по нашим последним исследованиям".
Собственно говоря, я не вижу, почему бы коллективной мечте не быть такой же где угодно, включая и США. И даже если американцы уверены, что у них все это и так уже есть, то ведь теперь до них доходит, что они это все теряют. А терять, наверное, даже горше, чем не иметь…